Люди заняты выживанием

Свои данные о переселенцах в другие области Украины регулярно публикует Межведомственный координационный штаб, ответственный за социальное обеспечение переселенных лиц. Самая свежая цифра — 40 700, но с оговоркой: это только те, кто зарегистрировался. Цифра в 40 тысяч выглядит сомнительной даже в сравнении с официальной информацией регионального уровня. К примеру, по данным МЧС Харьковской области, по состоянию на 13 июля только в Харьковской области зарегистрировалось 22 208 переселенцев из Донецкой и Луганской областей, то есть больше половины от общего количества.

Что касается оценки международных организаций, то Агентство по миграции ООН, к примеру, по состоянию на 11 июля сообщает о 87 500 перемещенных лиц по территории Украины, 85% из которых — из Восточных областей. Тут же сообщается о 114 тысячах переселенцев из Украины в Россию, что заставляет некоторых украинских государственных деятелей (правда, только в офрекорд-беседах) обвинять ООН в ангажированности.

Самый большой поток беженцев — в прилегающих к Донбассу областях, прежде всего Харьковской и Днепропетровской. Именно туда я и отправилась в поисках реальной картины происходящего.

Кривой Рог — промышленный город в Днепропетровской области с населением в 650 тысяч человек. Здесь, так же как и в самом Днепропетровске, поток переселенцев очень интенсивный. Не в последнюю очередь благодаря активности губернатора, а по совместительству одного из украинских олигархов Игоря Коломойского. Именно ему многие ставят в заслугу то, что Днепропетровск стал последним "проукраинским рубежом" и самым гостеприимным по отношению к переселенцам городом. Хотя не меньшее количество людей обвиняют его в желании конвертировать эту деятельность в политическую или коммерческую выгоду.

Судя по тому, что удалось увидеть мне, Днепропетровская область действительно готова к встрече беженцев. В пунктах приема для переселенцев есть все необходимое — регистрация, еда, гуманитарная помощь, комнаты отдыха, психологи, медики, представители центра занятости. От обитателей лагерей не приходилось слышать ни одной жалобы (это касается всех областей). Может быть, это проявление такта, возможно, следствие запуганности, которая присуща очень многим, а может, благодарность за то, что все значительно лучше, чем утверждает Lifenews.

На железнодорожных и автовокзалах — много объявлений с информацией для переселенцев. Несмотря на раннее время (мой поезд прибыл около 6 утра), на горячей линии штаба в Кривом Роге, указанной в одном из объявлений, берут трубку и заверяют, что готовы меня принять. Дежурная на вокзале рассказывает, что местный штаб присылает транспорт за переселенцами даже среди ночи. Сначала их отвозят в пункт приема, где регистрируют, а далее — на расселение. Большинство санаториев, общежитий и баз отдыха в черте города плотно заселены. Всего здесь — десяток мест компактного проживания беженцев. Секретарь штаба в Кривом Роге Сергей Жупинас распечатывает оперативную информацию, согласно которой с 6 июня (именно тогда заработали штабы для помощи переселенцам в регионах) в Кривой Рог прибыло 442 семьи, большинство — из Донецкой области: Славянск, Краматорск, Горловка. 30 семей уже покинули город.

По его словам, в помощь от войны людям подключаются в том числе предприниматели. Правда, злые языки утверждают, что и это стоит ставить в заслугу Коломойскому, который, так сказать, убедительно просит бизнес, ранее замеченный в лояльности по отношению к Партии регионов, смывать "грехи", помогая нуждающимся людям.

В ожидании начальства штаба в Кривом Роге, беседую с Лилией, торгующей рядом газетами и канцтоварами. Распознав во мне журналиста, она подкрадывается и шепотом рассказывает, что не все переселенцы так хороши, мол, есть "гастролеры", катающиеся по лагерям в разных областях и пользующиеся материальными преимуществами статуса "временно перемещенного лица". О "гастролерах" приходилось потом слышать и в других штабах. Хотя ради справедливости стоит отметить, что чаще всего люди обращаются именно за консультацией по поводу трудоустройства, и только потом интересуются соцвыплатами.

Замечая наше с Лилией конфиденциальное общение, один из "штабистов", говорит женщине, мол, "не болтай лишнего", на что она гордо заявляет, что живет в свободной демократической стране и что предпочитает не скрывать правду и не приукрашивать. "Не болтай" на фоне положительного в общем-то впечатления заставляет вспомнить о том, что я живу в стране, где чиновник привык строить "потемкинские деревни", и усомниться в этом самом положительном впечатлении.

Пробраться к правде сквозь трущобы "показухи" бывает практически невозможно. Вот, к примеру, секретарь штаба убеждает меня, что с волонтерами они живут душа в душу. Тем временем сами активистки, которые в Кривом Роге занимаются проблемой переселенцев, — а это преимущественно девушки из 39 (женской) сотни Самообороны Майдана — дают понять, что идиллия между волонтерами и властью сильно преувеличена. "Хоть бы не мешали", — говорит мне одна из них, не углубляясь в детали проблемы.

Самая острая на сегодняшний день — проблема эвакуации, о которой почему-то не трубят. Хотя стоило бы. На выходе из харьковского штаба для переселенцев сталкиваемся с семьей из Луганска — совершенно растерянные, плачущие люди, которые еле выбрались из обстреливаемого из "Градов" города. Мать и сын с инвалидностью рассказывают, как их не хотела пускать в поезд проводница и как ее удалось уговорить только за 200 гривен с человека (при том, что билет стоит 75).

Харьковский штаб отправляет семью в Золочев, одно из 25 мест компактного проживания, организованных в области, мы провожаем их до метро, помогая донести сумки и связывая с волонтерами Красного Креста, которые подскажут им, как добраться до временного места обитания.

Самая уязвимая категория — социально незащищенные люди в условиях боевых действий оказались практически беспомощными. Уже потом я узнаю о том, что, оказывается, один раз в два дня из Донбасса в Киев отправляется специальный бесплатный вагон для людей с инвалидностью и многодетных семей, но информирования об этом практически нет. В чем опять сложно кого-то винить. Создав вместе с активистами дружественных организаций и инициатив "дорожную карту для переселенцев" уже на протяжении месяца не можем передать ее в зону АТО. Даже мэр Донецка Лукьянченко, которому до последнего времени удавалось маневрировать между украинской властью и боевиками, угождая и тем и другим, эвакуировался в Киев.

Для некоторых персонажей война тем не менее становится спасательным кругом. Активисты в Кривом Роге серьезно опасаются, что местные члены некогда правящей "Партии регионов", а также коммунисты готовят себя к реабилитации. Активисты замечают, как эти люди "меняют окраску" и пытаются заработать баллы на помощи переселенцам.

Я понимаю о чем речь, когда на выходе из лагеря для переселенцев "Джерело" меня окрикивает представительница горисполкома в компании работницы фонда Александра Вилкула "Украинская перспектива". Член Партии регионов, человек Януковича, при предыдущем президенте Вилкул занимал должность губернатора Днепропетровской области. Активисты обвиняют его в том, что во время Евромайдана именно он организовывал отряды криминальных элементов, атакующих протестантов, а также устраивал охоту на нелояльный по отношению к регионалам бизнес, а сейчас пытается "отмыться" от былых "заслуг" раздачей пайков.

В лучших советских традициях чиновница горисполкома сокрушается по поводу того, что я не смогу остаться на детский утренник и вкрадчиво интересуется, все ли мне понравилось. "Может быть, есть какие-то замечания?.." — с ее уст звучит почти как угроза.

"Фильтрационные лагеря"

Уверяют вас: никаких фильтрационных лагерей для переселенцев в Украине не существует.

Специально еду в Красноармейск на западной окраине Донецкой области (один из тех немногих городков Донбасса, где выборы президента удалось провести благодаря самообороне и активной позиции местного населения), чтобы опровергнуть утверждения российской пропаганды.

До Красноармейска добираюсь на почти пустом поезде Львов — Мариуполь. 90% пассажиров ссаживаются в Днепропетровске — последний рубеж. На одной из станций по вагонам проходится милиция и несколько военных в сопровождении овчарки. В воздухе пустого вагона витает напряжение. Моя одинокая попутчица, как оказалось, едет домой, в Доброполье, еще один городок Донецкой области, где боевикам не удалось закрепиться, а выборам — удалось состояться. Она с недоверием реагирует на вопрос "Ну как у вас там?", но в конце концов лаконично отвечает "Теперь спокойно".

Лагерь, организованный МЧС на территории школы №14 в Красноармейске, состоит из десятка армейских палаток с кроватями, полевой кухни, палатки психолога, санитарной части. Людей здесь немного — несколько десятков. Всего за полтора месяца в лагере побывало около 70 человек. Это транзитный пункт, где можно остановиться на день-два, определиться с дальнейшим маршрутом, получить соответствующие билеты за счет государства.

Женщина средних лет, эвакуировавшаяся с семьей из Донецка полтора дня назад, отказывается представляться и говорить, куда именно они с семьей переезжают. Попивая чай из пивного пластикового бокала, она ерничает по поводу мифа о фильтрационных лагерях: "Да, вот решили сбежать из "освобожденного" Донецка в "фильтрационный лагерь украинских фашистов"... Потом ее лицо становится серьезным, она рассказывает историю об одной из семей с грудным младенцем, которая останавливалась в этом лагере и которая была вынуждена покинуть Донецк после нескольких попыток насильственно переправить их в Россию. От ДНР семье не удалось скрыться даже на съемной квартире, потому пришлось бежать. Женщина рассказывает о постоянных попытках вооруженных людей насильственно переправлять донецких детей за пределы восточной границы. От опытных правозащитников приходилось слышать о том, что люди, бегущие от войны, часто рассказывают невероятные вещи, которые на поверку оказываются посттравматическими фантазиями. Не знаю, насколько можно верить утверждениям этой женщины, но о подобных фактах не единожды заявляла и украинская Служба безопасности.

Кто куда бежит

Я честно пыталась найти приверженцев идей ДНР среди переселенцев в лагерях на Днепропетровщине и Харьковщине, но обнаружить их мне удалось совершенно случайно только в поезде Донецк — Москва, который сейчас следует по измененному маршруту и которым я добиралась из Красноармейска до Харькова. Плацкартный вагон был забит под завязку преимущественно женщинами и маленькими детьми, огромными клетчатыми сумками и безразмерными чемоданами. Вне сомнений, это люди, бегущие от войны. Они напуганы. И ужасами боевых действий, которые накрыли их город на самом деле, и фейками пропаганды. Мужчина интеллигентного вида с женой и двумя детьми, едущий рядом, несколько раз окрикивает проводницу перед выездом из Донецкой области, где поезд должны проверять украинские военные. "А если начнут проверять паспорта?" — паникует он. "А что нам им говорить, если они увидят прописку?" Украинские военные тем временем даже не заходят в наш вагон.

В результате своих скитаний я пришла к выводу, что преимущественно в другие украинские области из Донбасса выезжают люди, поддерживающие единство Украины. В Россию выезжают те, кто в той или иной мере поддерживает идею сепаратизма/присоединения Донбасса к России или нейтральные люди, уверовавшие в российскую пропаганду. Иногда играет роль и географический фактор. К примеру, один из переселенцев из шахтерского городка Снежное на границе с Российской Федерацией, которого мне довелось встретить в пункте приема переселенцев в Днепропетровске, на вопрос, куда люди преимущественно бегут, говорит что 80% из Снежного выезжает в Россию. Это связанно как с близостью к российской границе, так и со значительной поддержкой ЛНР со стороны местного населения.

Волонтеры говорят, что приверженцы "народных республик" есть и среди тех, кто переезжает в украинские области (по некоторым оценкам, речь идет об около 10%). Правда, как правило, украинские города они используют как транзитный пункт.

"Люди не хотят быть насильственно мобилизованными в ряды бойцов ДНР или рыть окопы, потому в Россию едут через Украину, вооруженные силы которой не занимаются насильственной мобилизацией. К тому же здесь они получают материальную помощь, на которую и покупают билет в российские города," — объясняет одна из волонтеров.

"Приезжают к нам и дамы, чьи кавалеры — на баррикадах ДНР", — с неприкрытым иронией рассказывает Елена, координирующая пункт приема для переселенцев в Днепропетровске. Я доезжаю сюда к послеобеденному времени и узнаю, что за утренние часы здесь успели принять, зарегистрировать и расселить больше 100 человек.

Большинство из людей, поддерживающих ДНР и ЛНР, не говорят об этом вслух. В санатории "Джерело" в Кривом Роге, где живет 120 переселенцев, пенсионер Надежда Терентьевна из Донецка рассказала мне, что разговоры "о политике" в лагере в принципе не ведутся. Их избегают. О том, кто проукраинский, а кто нет, здесь только шепчутся. Люди заняты выживанием.

Участие гражданского общества

Не только для граничащих с Донбассом, но и для всех украинских регионов характерно активное участие общества в поддержке переселенцев. Люди везут в лагеря, штабы и пункты приема беженцев продукты, гуманитарную помощь, стройматериалы для ремонта помещений. Волонтерский ресурс часто играет главную роль.

В Харькове единственный лагерь для беженцев в черте города создан супружеской парой предпринимателей. Они отдали под компактное место проживания приобретенный ими в прошлом году детский лагерь "Ромашка". Здесь абсолютно все — от трехразового питания до развлекательной программы для детей — поддерживается неравнодушными харьковчанами, которые самоорганизовались для помощи переселенцам значительно оперативнее, чем государство. Теперь, когда поддержка беженцев заработала и на официальном уровне, местных активистов включают в состав мониторинговых миссий, которые формирует МЧС для инспектирования мест компактного проживания по всей области.

Правда также и в том, что поток людей с востока, особенно мужчин призывного возраста, в других областях иногда вызывает упреки в их сторону, мол, женщин с детьми примем, а вы — езжайте воевать за свою землю. Волна медийной "чернухи" как относительно переселенцев, так и ребят из Западной Украины, приезжающих воевать на Донбасс, активно поднимается в СМИ и на форумах. Невооруженным взглядом можно заметить тот самый стиль, известный нам по педалированию темы раздела Украины на разные сорта и цвета. Эта тема закрепилась в украинском медийном пространстве еще с 2004 года. А теперь получила новую жизнь.

В помощи своим землякам участвуют и сами переселенцы. В Киеве возникло несколько общественных инициатив, помогающих людям эвакуироваться из зоны АТО и размещаться как в лагерях, так и на частных квартирах или домах. Адвокат и правозащитница Татьяна Матяш переехала в Днепропетровск, когда узнала о том, что ее имя — в так называемом "черном списке ДНР", и стала волонтером в пункте приема переселенцев. Вот короткое интервью Татьяны об обстоятельствах переезда и людях, с которыми ей приходилось общаться.

 

Человеческое

Безусловно, жизнерадостных людей среди переселенцев найти сложно. Многие люди приезжают с пустыми руками, добираясь к месту назначения днями. Дорога из Антрацита в Кривой Рог (500 км), у одного из переселенцев заняла 5 суток. Из Славянска до Днепропетровска — два с половиной часа, но один из моих собеседников, которому еле удалось скрыться от автоматных очередей, добирался 2,5 дня. Почти все подавленные, в депрессии, многие рассорились с родными и друзьями. Есть даже случаи, когда близкие родственники разъезжаются из зоны боевых действий по разным странам.

Напросившись на ночь в пункт приема для переселенцев в Днепропетровске, мне пришлось успокаивать старушку, плачущую о своей кошке Чернушке, которую она вынуждена была оставить в Донецке прямо на улице. Сидя на краешке старой кровати (также, кстати, привезенной волонтерами) в трехместной ободранной комнатушке, она полночи рассказывает мне о себе, о непонимании со стороны окружающих, даже со стороны сына. Бывшую работницу НИИ в женщине выдают немного кокетливые, манерные повадки и лексика — "клише", "прокламация", "экспансия". Оказывается, она англоязычна.

Кроме "донецких бандитов", сокрушается по поводу трагедии в Жанаозене, говорит о своем разочаровании слабой реакцией на события в Украине со стороны ЕС. Странно слышать об этом в таких интерьерах.

Сергея, шахтера из Снежного, застаю вечером на кухне. Упершись локтями в стол, он, не отрываясь, смотрит в одну точку. Сначала отказывается от разговора, но в конце концов наше общение затягивается на несколько часов. Оставшиеся в Снежном знакомые рассказывают Сергею по телефону, что местные жители уже записали его в бойцы Нацгвардии, а его жена с двумя детьми — уже якобы находятся во Львове. Хотя семья Сергея вот уже три недели живет в Днепропетровске.

Как для человека, всю жизнь работавшего на шахте и в "копанках" (незаконные "частные" шахты, которые в Донбассе еще называют "дырками") и имеющего среднее образование, Сергей производит впечатление невероятно вдумчивого и критично мыслящего человека. Проводит исторические параллели, со знанием дела рассуждает об экономике Донбасса, печалится (но без агрессии) по поводу своих земляков и их готовности добровольно идти в рабство, терпеть насилие над собой. Чувство меры и гуманизм изменяют ему только тогда, когда он предлагает "всех депутатов поставить к стенке".

Один из переселенцев, с которым мы допоздна беседуем на этой самой кухне, приехал в Днепропетровск два дня назад из Славянска, где до последних дней своего пребывания в городе занимался перевозками, в том числе эвакуацией людей из города. В конце концов, эвакуироваться пришлось и ему. На одном из блокпостов буквально за день до того, как город покинули боевики, его остановили и приказали освободить машину. Он наотрез отказался: "Машину — не отдам". Дальше все происходило очень быстро: обстрел из автомата, побег, к счастью, мужчину подобрали на дороге знакомые и вывезли за пределы города по относительно безопасной проселочной дороге.

Сложно понять, что правда, а что домыслы, но этот человек присутствие "кадыровцев" в Славянске не ставит под сомнение. Сам он насчитал около десяти человек. По его словам, они на глазах у местных жителей отрезали людям головы. Я несколько раз переспрашивала, видел ли он эти сцены собственными глазами, на что получала в ответ: "Да, видел", хотя не уверена, что этим утверждениям можно верить.

Мужчина из Северодонецка, которого застаю в курилке, кажется очень уставшим. Говорит, что только что приехал, добирался два с половиной дня. Он обещает рассказать мне о том что с ним происходило, но потом так и не перезванивает. Страх? Робость? Нежелание возвращаться к болезненному опыту? Наверное, все сразу: его сосед по комнате рассказал мне потом, что этот человек побывал в плену у боевиков.

Стихийное бедствие для государства, тест на зрелость для гражданского общества, тем не менее переселенцы и места их компактного проживания — это Клондайк для журналистов. Сотни человеческих историй, сотни характеров, никогда ранее не покидавших пределы своей области, а теперь поставленных перед жестким выбором и брошенных сначала в пропасть войны, а затем — в пропасть неопределенности. В украинском гражданском обществе довольно популярна мысль о том, что украинцы друг друга не знают, что мы не осознаем, кто живет с нами рядом. Грустно, что повод познакомиться оказался столь трагичным.

Мария Томак, Центр Гражданских Свобод, Киев