Два предварительных замечания.
Как и некоторые другие мои публикации, эти заметки – адаптированный к медиа-формату раздел книги "Русский тоталитаризм", ее новой редакции. Издание 2017 года в России снято с продажи, что меня не расстраивает, – устарело. Здесь нет многочисленных ссылок на фактический материал, но он проверен. В том числе и результаты социологических исследований Левада-Центра.
Вот об этих данных второе замечание. В конце марта 2022 года Левада-Центр зафиксировал, что 83 процента населения России одобряли деятельность Владимира Путина. В феврале, накануне вторжения в Украину, этот показатель составлял 71 процент. И за два с половиной года войны эти показатели существенно не изменились. Подобные результаты многие не признают, хотя это обида на термометр. Возражения таковы: люди боятся говорить правду, которая в том, что все повально против войны. Доходит до нелепого противопоставления какого-то "народа", какому-то "населению". Но мотивация в данном случае и есть признак лояльности. Если главная причина одобрения – страх, то это тоже тоталитарный консенсус и поддержка социумом власти. Гражданское общество на страхе не строится. И надо еще понять природу этого страха: чего больше боятся люди – репрессий со стороны власти или осуждения социумом; того, что в гражданском обществе называется общественным мнением.
Существует достаточное количество исследований о численности и структуре так называемых силовиков. Их результаты приведены в книге. Полномасштабная война против Украины скорректировала направление социальной креативности власти, взявшей курс на продвижение ветеранов по социальной лестнице и их интеграцию в органы власти. Участники спецоперации, их дети, а также Герои России и лица, удостоенные орденов Мужества, с 2023 года могут поступать в вузы на льготных условиях. Было предложено упростить воевавшим путь в Совет Федерации. Вторжение в Украину катализировало создание новой социальной стратификации. Она подкрепляется постоянной законотворческой деятельностью, утверждающей не только льготы касте господ, но и ее неприкосновенность, включая даже наемников из числа заключенных: любая критика в их адрес, как и в адрес военных считается дискредитацией. Создается каста, обладающая информационным иммунитетом. Следующий шаг – иммунитет правовой, судебная неприкосновенность. Фактически она уже существует: участники войны, осужденные даже за тяжкие преступления, получают помилование и отравляются воевать дальше в прежних званиях и на тех же должностях.
Но не это главное, а массовая милитаризация общественного сознания, которая шла давно. Осенью 2019 года о доверии армии заявили 63% респондентов Левада-Центра (против 37% в 2009 году), а о доверии ФСБ и другим спецслужбам высказались 48% (против 31% за десять лет до того). Самая высокая доля тех, кто считал работу в спецслужбах привлекательной, среди респондентов 18-30 лет – 76%. Среди россиян старше 60 лет таких 59%. В России рос авторитет армии, русский милитаризм можно назвать народным. Каждый настоящий мужчина должен пройти службу в армии – так считало 60% россиян, согласно опросу Левада-Центра, проведенному в апреле 2019 года. Позитивное отношение к призывной службе достигло рекордного уровня за все время опросов, проводившихся социологами с 1997 года: за все годы исследований этот показатель не превышал 44%.
Подобные настроения нельзя считать навязанными злокозненными силовиками, пропагандой, информационной и сериальной агитацией. Невозможен и прямой перенос прежнего тоталитарного опыта на нынешнюю модель. В течение многих лет шло формирование новой касты профессиональных убийц. Русские интервенты от Украины до Африки являются частью общей социальной системы. Они боеспособны, обучены и не имеют моральных ограничений. Сказки о разваливающейся армии, которые были в ходу в СМИ и социальных сетях, описывали ситуацию с точностью до наоборот. Не буду ссылаться на то, что российская армия накопила многолетний – с семидесятых годов – опыт боевых действий, что в нее вложены огромные деньги, что она вполне соответствует технологическому и интеллектуальному уровню современного военного дела. Российская армия – и это самое главное – ныне столь же органична общественному, политическому и экономическому устройству России, как соответствовала она ему при Петре I, Екатерине II, Сталине и Брежневе.
Опросы показали многолетний тренд, а не быстрые перемены. И в ближайшем будущем особых изменений не предвиделось и не предвидится – с чего вдруг? Ни малейших оснований для таких надежд, потому что настроения молодежи определены социально-экономической ситуацией в стране и трендами ее развития. Распухающие силовые ведомства привлекали и будут привлекать все больше неприкаянных молодых людей, которым не найти работы, не открыть бизнес, не получить образования.
В российской прессе мотивацию контрактников объясняют невозможностью найти работу. На это слышатся возражения: работа всегда есть. Спор этот бесполезен, потому что сводит все к одному примитивному вопросу. А он часть общей проблемы – проблемы социализации, соответствия имущественных и социальных статусов, которые далеко не всегда находятся в прямой зависимости друг от друга. Социальная жизнь устроена так, что приводит человека на войну – внутри страны или вне ее, неважно – как в девяностые годы приводила в криминалитет. Тогда криминализация и призонизация, сейчас милитаризация, но уже на основе достижений прежних лет. Криминальная милитаризация. История вербовки осужденных в ЧВК "Вагнер", поддержанная криминальными авторитетами, – пример интеграции преступного мира в единое тоталитарное сообщество. Это куда серьезнее, чем игры в "социально близких" в ленинских и сталинских лагерях.
Среда в казарме, особенно в спецназе, боец которого должен быть готов к суициду или к тому, что его убьют свои, в сущности, ничем не отличается от лагерной по своей первобытной природе. Одни инициационные обряды чего стоят. По тем же понятиям живут дворовые компании, поставляющие рекрутов для организованной преступности, полиции, контрактной армии, бизнеса. Та же атмосфера в школах и семьях. На этом вырастает правящая элита и ее рабы, олигархи и бомжи, интеллектуалы и бандиты.
Весьма часто очередное безобразие – от президентского до околоточного уровня – сопровождается в России восклицаниями "оккупанты!", "захватчики!", "оккупационный режим!". Красиво, но бессмысленно, о чем предупреждали и Ремарк (нацисты не с Марса свалились), и Солженицын (люди в погонах ГБ того же происхождения, что и все). Режим может производить впечатление оккупационного только на тех, кто не имеет представления о том, как росло и развивалось абсолютное большинство населения в СССР и сейчас в России. Его социальный опыт формировался в первобытных по происхождению и уровню социальных иерархиях двора, улицы, школы, ПТУ, спортшкол и секций. Он закреплялся у кого на зоне для малолеток, у кого в армии, у кого во взрослой тюрьме. Опыт этот проецировался и на высшую школу, а потом трансформировался во взрослой жизни.
В 2011 году Лев Гудков так сказал о человеке тоталитарном: "Это человек государственный, то есть воспитывавшийся в системе тотальных институтов, когда рядом с ним практически, рядом с государством не было никаких сфер". Очевидно, что это проявление примитивного толкования тоталитаризма. Все сводится к государству, игнорируются его тоталитарные деформации и роль социума. Между тем, никак не получается, что рядом с советским человеком "не было никаких сфер", кроме государства. Причем на всех социальных уровнях и во всех социальных закоулках. И коммуналка такая сфера, и двор, и собственная семья, и деревня. О государстве – это все так, по верхам. И циклического воспроизводства одного и того же общественного устройства не объясняет. Вот из этого повседневного опыта, из порожденных им нормативности и консенсуса и выросла нынешняя политическая культура, объединяющая абсолютное большинство населения, вовсе не считающего власть оккупационной. Напротив, она в доску своя, родная, с детства знакомая, понятная и прозрачная.
И потому надежды на перемены в течение трех дней, утверждения, что война нужна только Путину, – пустое. Все это сводится к одному: поможете нам прийти к власти – сразу наступят мир, свобода и благорастворение воздухов. Но идет русская народная война, а не война Путина. Нашествия варваров, их повторение в войнах рейха не были войнами племенных вождей и фюрера. То были истинно народные войны. Слово "народ" не имеет никаких оценочных коннотаций – ни позитивных, ни пейоративных. Это всего лишь нейтральный синоним слов "масса" и "население".
