"Признавались они все, но каждый на свой собственный манер: один с циничной интонацией, другой молодцевато, как солдат, третий внутренне сопротивляясь, прибегая к уверткам, четвертый — как раскаивающийся ученик, пятый — поучая. Но тон, выражение лица, жесты у всех были правдивы".

Это написал Лион Фейхтвангер, видевший в Германии приход к власти фашизма, так глубоко и тонко показавший в своих романах, что делает с людьми тоталитарная система… А потом он приехал в СССР, отправился в Колонный зал, послушал признания людей, выведенных Сталиным на публичные процессы, — и поверил. Ну или заставил себя поверить.

Поверить, что люди, совсем недавно занимавшие крупные партийные, государственные посты, были заговорщиками и вредителями. Что-то в глубине души у него все же саднило. Им грозит смертная казнь, а они признаются и даже не пытаются оправдываться. Убеждал он себя по той самой схеме, которую пытались принять тысячи советских интеллигентов: "Наверное в этом есть сермяга", — как говаривал Васисуалий Лоханкин.

А Фейхтвангер приводит слова "московского писателя", который в ответ на его сомнения ответил: "Фейхтвангер не понимает, какими мотивами руководствовались обвиняемые, признаваясь. Четверть миллиона рабочих, демонстрирующих сейчас на Красной площади, это понимают". Вот и все — народу виднее. Фейхтвангер тут же понял, что "раскрыть до конца западному человеку их вину и искупление сможет только великий советский писатель".

Вопрос о том, почему люди признавались на сталинских процессах, не решен до конца. Похоже, что участников "главных" процессов, представителей высшего слоя партийной элиты — Бухарина, Пятакова, Радека не пытали. Впрочем, может быть, тех, кто упорствовал, просто не доводили до суда. Кому-то было достаточно пары ударов — или осознания того, что сейчас с тобой могут сделать все что угодно. Бухарину, кажется, обещали сохранить жизнь молодой жены и маленького сына. Есть романтическая версия Артура Кестлера в его романе "Слепящая тьма", о том, что совесть у подсудимых была нечиста, они сами способствовали созданию кровавого режима, а им предлагали взять все грехи на себя, чтобы партия осталась незапятнанной…

Замнаркома юстиции Николай Крестинский, в первый день процесса заявил, что оговорил себя на следствии, чтобы получить возможность открыто заявить на суде о своей невиновности. Его отправили "на доследование" — и на следующий день он зачитал заявление о том, что его вчерашний отказ от показаний был вызван стыдом и нежеланием признаваться в своих гнусных деяниях. Ходили слухи, что на второй день на суде сидел двойник, а изуродованное тело Крестинского валялось в подвалах Лубянки.

Думаю, что версия про двойника — страшная сказка, и Крестинского смогли за одну ночь убедить в том, что сопротивление бесполезно и его все равно расстреляют.

Мне всегда было интересно — зачем нужно было обязательно добиваться признания, когда можно было отправить в лагерь и расстрелять и просто так? Чтобы сломать? Поглумиться?

Мы не знаем, как за одни сутки Романа Протасевича заставили "сотрудничать со следствием". Пообещали не казнить? Объяснили, что сделают с его девушкой на Окрестина? Показали, что могут сделать с ним? — и еще демонстративно, выводя перед камеры, не стали полностью скрывать следы избиения — чтобы уж всем все было понятно…

Идиотское сообщение "от Хамаса", второе сообщение о бомбе, чтобы посадить еще один самолет и там никого не задержать, признание, которому никто не поверит. Что это — тупость спецслужб или наглая демонстрация? Попытка кого-то убедить или просто злобная месть?

Хочется вспомнить, как Карл Паукер, охранник, разыгрывавший перед Сталиным шутовское воспроизведение смерти Зиновьева, не протянул и года после расстрела Зиновьева — и был уничтожен, но разве это главное? Воздаяние обязательно настигнет палачей в той или иной форме. Куда важнее вопрос о том, как спасти их жертвы.

Свободу Роману Протасевичу и Софье Сапега! Свободу всем политзаключенным!

 

 

Тамара Эйдельман

Facebook

! Орфография и стилистика автора сохранены