Мой культурологический гуру проф. Игорь Яковенко (Igor Yakovenko)настоял, чтобы эти размышления я опубликовал в сыром виде (как и мою недавнюю реакцию на упомянутый Д.Л.Быковым вопрос о различии сталинизма и маоизма, точнее, о том, почему Культурная революция второй половины 60-х – начала 70-х помешала начавшимся спустя десятилетие реформам Дэн Сяопина – см. Приложение 2) – в надежде спровоцировать дискуссию, которая поможет тему "развить-и-углубИть".

Дело в том, что сейчас я удовольствием читаю Эптона Синклера - второй том ("Меж двух миров") из серии про Ланни Бэдда – так называемый "Антифашистский цикл": уже в 1926 году - Лозаннская мирная конференция.

Когда читал про похищение и убийство отважного разоблачителя коррупции при режиме Муссолини Джакомо Маттеотти [ровно 95 лет назад – 10 июня], то нашёл множество параллелей с мировой реакцией на убийство Анны Политковской 7 октября 2006: не будем же ссориться с душкой-Путиным из-за этой "небольшой неприятности" (бурная реакция на убийства Магнитского и Немцова – это уже время, когда "Путин провинился").

И тут я подумал, что с точки зрения левого западного социалиста (не говорю про коминтерновца – у тех все были "фашисты") конца 20 - начала 30-х, а также с точки зрения советского "фундаменталиста ленинизма" в этот период заката "большевистского плюрализма" идеологически сформировавшегося, но публицистически развернувшегося в десятилетие, последовавшее за Второй Оттепелью (в терминах Д.Л.Быкова), т.е. с 1961 года (я вспомнил об этом типаже, анализируя стародавнюю полемику Михаила Лифшица и Григория Померанца об модернизме – см. Приложение 1), наш демократический разгул второй половины 90-х – для них было бы господство самого неприкрытого фашизма.

Монопольный контроль крупного капитала (тогда вместо "олигархи" значительно точнее говорили "монополии" или "плутократии") над политикой и медиа, государственный антикоммунизм; подчинение крупному капиталу или перерождение профсоюзов и "партий рабочего класса", превращение их в соглашателей и в прямых соучастников империалистической и колониальной политики [Абхазия, Балканы, Чечня, призывы к расчленению Украины и Казахстана], скатывание на реакционно-националистические позиции, даже "прямо черносотенные" включая ненавистное Ленину "кокетничание с боженькой" (иначе говоря – превращение в "социал-фашистов"); подавление тайной политической полицией (тогда термин "спецслужбы" применяли только профессионалы – обычно говорили - раз) революционного движения; узурпация власти представителями конкурирующих групп монополистов и политической полиции; подавление материалистического знания и реалистического искусства, шельмование его, насаждение предрассудков, мистики, идеализма и упаднических настроений, поношение людей труда…

Все доводы о реальной многопартийности, большой левой фракции и возможности поносить режим, были бы этими "ленинистами-фундаменталистами" отброшены: Госдума ещё бессильней, чем при Николае, голоса фракций прямо покупаются, а партии при необходимости создаются искусственно, нет никакого общественного контроля ни над президентом и правительством, ни над армией и охранкой, псевдорабочее движение целиком во власти крупного капитала, который их финансирует…

А ведь для нас сейчас возвращение в весну 1997 года – с её "крон-принцем" Немцовым, президентским контролем лишь над Вторым каналом и устремлением всех партий (даже "Наш дом Россия", где координатор фракции – Владимир Рыжков) к более парламентской республике - это считается почти недостижимой политической мечтой умеренной демократической оппозиции!

Но тема политической мечты даёт ещё один любопытный ракурс.
В конце 80-х у российского демократического движения появилась чёткая и конкретная политическая цель – вернуть "Россию, которую мы потеряли".
Монархическая идиллия Говорухина и <полу>фашистская идиллия Бортко (имею ввиду "перевёрнутую" трансформацию левацкой "Cuore di cane", немецкий вариант "Warum bellt Herr Bobikow?", Альберто Латтуады) – вот зримые образы Демократического Грядущего тридцатилетней давности…

Но вот с учётом наших строгих "демократических критериев" и совершенно коминтерновской манеров везде стигматизировать "фашизмом", представим, что мы стали "попаданцами" в том самый "потерянный" Серебреный век – 1907-14 годы: период Успокоения и "Думской Монархии".

Итак, у нас: всевластие тайной политической полиции (Охранка), совершающей теракты и политические убийства руками подставных или обманутых революционеров (левых экстремистов) или руками финансируемых правительством парамилитаров (черная сотня – правые экстремисты); социально-религиозная сегрегация (иудеев-ашкеназов, включая иностранцев); жесточайшая цензура, произвол политических репрессий (включая административную высылку в отдалённую местность или даже заключение в крепость на месяцы – без всякого суда присяжных – "Положение об усиленной охране", т.е. региональное ЧП); полицейско-административный произвол на выборах; всепроникающая коррупция; огромное социальное расслоение; запреты на использование польского и украинских языков, дискриминация Армянской церкви (монофизиты-дохалкидонцы); почти открытая (и обильно финансируемая Францией) подготовка к войне с дружественной Германией, отправка наёмников-казаков для поддержки атакуемого либеральной оппозицией Персидского шаха…

Вполне себе по сегодняшним представлениям фашистский, даже нацистский, режим…

И получается, что мы получил фашизоидность путинизма именно потому что три десятилетия лет назад взяли себе фашизоидные социальные образцы и именно поэтому за первые десять лет демократической революции как раз и создали то, что с точки зрения настоящей левой мысли (советские марксистские начётчики 60-70-х – это ведь вовсе не сталинисты, ставшие к том времени просто беспримесными имперцами, но дистиллированный продукт большевистской схоластики 20-х) было классической формой фашизации…

Впрочем, если смотреть на все это, меряя масштабом веков, то, конечно, Петербургское самодержавие ("православный абсолютизм", "Русская система" по Пивоварову и Фурсову) в свете уже почти современных западных понятий о правам человека, как они сложились 105-115 лет назад, и выглядит как фашизм, но с другой стороны, исторически плавный переход, т.е. такой, при котором закрепление частнособственнического уклада значительно опережает становление демократических институтов, от феодализма (и от левого антирыночного тоталитаризма) к капитализму неизбежно проходит фазу фашизации.

Так что, смирись, гордый человек: "alle g?ltigen vern?nftig alle vern?nftigen wirklich" (всё действительное – разумно, а разумное – действительно)…

P.S. Как раз к той полемике Лифшица и Померанца.

"Двигаясь по лестнице образованности, мы не только приобретаем (сложность, утонченность), но и теряем (простоту, цельность). Нельзя двигаться вперед непрерывно, потому что наше "вперед" условно, горизонтально, в нем нет верха, в нем забывается движение вверх - к абсолютной простоте. И если мы каждый день и ночь не возвращаемся к своему истоку, к абсолютно простому, если мы забываем о нем, то время от времени прогресс сменяется романтической реакцией и вкус к классически развитому, расчлененному сменяется вкусом к нерасчлененному, простому, примитивному. Это так же естественно, как движение маятника, и только М.А.Лифшиц способен объявить маятнику войну." (Г.С.Померанц, "Человек ниоткуда")

******
ПРИЛОЖЕНИЕ 1

Ихлов Евгений 27 июля 2018 г.

<...> Полвека назад шла страшная рубка между "марксистским фундаменталистом" философом Михаилом Лифшицом, обличавшим модернизм как орудие разрушения гуманистической культуры Запада, а следовательно, "эстетический ледокол фашизма" (моё сравнение), и защитниками современного искусства, в том числе, "лионозовцев", от советской цензуры.

Во главе защитников художественного авангарда оказался тогдашний кумир "легальных антисталинистов" – Григорий Померанц ("Нравственное лицо исторической личности" и проч.).

Тогдашний спор шёл о том, что либо не могли, либо не смели выговорить. Не могли и потому что не было философского языка для этого.

Лифшиц не понял, что случилась историческая инверсия и марксизм как описание объективности социокультурных процессов стал обоснованием их субъективной коррекции. Не гуманизм рушился от художественного авангарда, а авангард пришёл после краха прогрессивно-гуманистической утопии.

Казимир Малевич предвосхитил ("Чёрный квадрат"), то что потом описал Василий Гроссман ("Жизнь и судьба") – геометрически/математически выверенное массовое уничтожение людей обоими тоталитарными монстрами – сталинским и гитлеровским.

Эндрю Уорхол (Андрей Вархола) предвидел в "Campbell’s Soup Cans" то, что потом опишет Мишель Уэльбек – стандартизацию и подавление личности коммерческой и политической пропагандорекламой.

Михаил Лифшиц мыслил марксистское государство по-платоновски (или, если угодно, конфуциански) – философы управляют воинами и трудящимися. Поэтому – государство имеет право быть "педагогом" социума.

Григорий Померанц представлял воскресшую из-под советских глыб соловьевскую (на самом деле – библейскую) линию философии Русского модерна: философы, литераторы и художники – коллективный "свободный пророк", вразумляющий и власть, и социум.
"Аппарат" и "массы" (советские сословия по Померанцу) должны внимать элите интеллигенции и постепенно исправляться, европеизироваться…

Все поняли тот эпик-баттл как борьбу с цензурой и репрессиями (травля Пастернака, Хрущёв на выставке в Манеже, процесс Синявского и Даниэля…), а это был судьбоносный спор о месте интеллигенции в брежневском социуме, предвосхитивший призыв Солженицына о бойкоте государственных усилий в сфере пропаганды и культуры ("Жить не по лжи!").

Лифшиц, естественно, не только не мог бы принять мою концепцию большевизма как квазикатолицизации России, но и самому себе признаться, что видит марксистскую эстетику в качестве такого псевдокатолического направления (в дозволенном диапазоне от готики до барокко), а в модернизме ему чудится некий псевдоренессанс (реванш имперско-языческого и архаического). Увидеть в Марксе Нового Тертулиана, а в Ленине – Нового Блаженного Августина для него было уже чересчур…

К середине 70-х победа Померанца (интеллектуальная свобода и свобода художественного творчества) над Лифшицом (государство как духовный педагог) казалась самоочевидной.

Но прошло ещё десятилетие и пришёл Соцарт. "Советский человек" стал изображаться либо как биоробот, либо как смешной или противный зверёк.
Таким образом, культура давала санкцию на перепрограммирование народа и на его дрессуру…

Одновременно пришёл и "евангельский хоррор" (мой термин) – надсадное культивирование темы Страстей (спасибо Булгакову) и Апокалипсиса (спасибо Даниилу Андрееву).

И вот из такого подхода и вышел весь тренд социал-дарвинистских реформ, включая их заключительные аккорды – пенсионная, реновация и введение "частичной" платности в госклиниках.

Но вот появился новый авангард, условно назовём его "центросахаровским" (в честь двух "экстремистских выставок" 2004 и 2007 годов – "Осторожно, религия!" и "Запретное искусство-2006"), хотя не менее, а может быть, даже более, справедливо было бы назвать его "марато-гельмановским".

"Целующиеся милиционеры" ("Эра милосердия") "Синих носов" - не звери и не карикатуры, вроде так недавно прославленного на матче Франция-Хорватия приговского "Милицанера", они не виноваты, что фашизоидный и архаический социум делает их влюблённость преступной.

"Распятый Микки-Маус" Александра Савко – это жертва вульгаризации и профанирования того "евангельского хоррора" 30-летней давности, о котором я говорил… Такой вот наш ответ Мелу Гибсону.

Здесь объект художественной деконструкции – не несчастный "унасекомленный" (выражение Достоевского) подданный, но его враги – бюрократическая иерархия, клерикализм, ксенофобия, гомофобия, милитаризм, полицейщина…

Поэтому с этим авангардным авангардом (обобщённо назовём его "концептуализмом") и ведётся война на уничтожение.

******
ПРИЛОЖЕНИЕ 2

Ихлов Евгений 31 мая 2019 г.

"С песней шагает простой человек, Сталин и Мао слушают вас"

Этот текст изготовить без лишней раскачки мне со всей категоричностью велел проф. Игорь Яковенко (Igor Yakovenko)

Мой любимый лирический герой Дмитрий Львович Быков поставил вопрос (передача "Один", "Эхо Москвы", в ночь на 31 мая с.г.) о том, почему сталинские чистки подрубили Россию, а Великая Пролетарская Культурная революция Мао (официальное название, сокращу его до ВПКР) создала предпосылки для Великий реформ Дэн Сяопина и нынешнего китайского спурта.

Давайте вспомним, что было такое ВПКР (1966-1976, но реально – до свержения второго лица в партии маршала Линь Бяо и антиконфуцианской кампании после 1971).
При всей условности аналогий, это как если бы Ленин оправился после удара 1922 года и в конце 20-х вместе с Троцким стал бы уничтожать НЭП, сместив "каппутистов" [термин Мао – "идущие по капиталистическому пути"] Бухарина, Рыков и Сталина.

Главная разница: Сталин ненавидел деревню, крестьянство (русско-украинско-беларуско-казачье - в первую очередь), поставил своей задачей его уничтожить и во-многом преуспел, а Мао – считал деревню оплотом не просто народа, но и революции.

Тут разница в том, что в Гражданскую войну большевики опирались на городской пролетариат в борьбе и с деревней тоже (продразвёрстка), а Мао в борьбе с Чан Кайши, которого поддерживали города, опирался на деревню. Поэтому в СССР коммунистическая социализации – это "оправить повариться в рабочем котле", а в КНР "учиться у народа" – это отправка в деревню, в коммуны (колхозы).
Большевики раскололи деревню, опираясь на комбеды и стравив крестьянство. Маоисты уничтожили миллионы помещиков и деревенских ростовщиков (у которых в кабале было целые поколения) и этим снискали огромную поддержку в среднем очень бедной китайской деревне. Потом эту традицию публичной резни ростовщиков и богатеев конца сороковых возродили в нынешнем Китае в борьбе с коррупционерами.

Во время ВПКР было уничтожено и репрессировано ("лагеря для перевоспитания", ссылка коммуны в отдалённые горные районы) множество членов партии. Но это были "старые революционеры", ставшие за два десятилетия циничной самодовольной номенклатурой – социальный слой, который сколько не уничтожай, всё мало…

Но Мао опирался на аналог советской "объединённой левой оппозиции" (студентов-троцкистов и тех "зиновьевцев", кто уже в конце 20-х называл сталинский режим "фашистским" - пример дуче был рядом), т.е. на комсомольцев и коммунистов с ценностями, тех самых, ифлийцев [Институт философии, литературы, истории], которых Быков воспевает как некую мессианскую когорту, призванную возродить советский проект, а Сталин именно уничтожал носителей ценностей и выдвигал циничных приспособленцев.

Китаю очень помогло, что после "организованной властью смуты" (как была названа ВПКР в решениях Съезда КПК 1981 года) не было мировой войны, подорвавшей демографический и интеллектуальный ресурсы, и второй волны голода.
Напротив, уже через 10 лет после завершения ВПКР было широчайшее открытие миру и огромное экономическое раскрепощение и даже поощрение малого и мельчайшего бизнеса, особенно, производительного, самозанятого населения.
Китайская интеллигенция, ставшая жертвой ВПКР, была беспартийной, поэтому её мало убивали, в основном сослали в глубинку "учиться у народа"…
Там сосланные сперва мыли хлев, но потом уже пробирки, а потом и учительствовали. И в конце 70-х удалось вернуть в строй интеллигенцию.
И ставших ненужными хунвейбинов не сгноили на лесоповале и на шахтах, но лишь превратили в колхозников (но не унижали – они ведь не враги, а просто немного заблудшие свои). Не было советской опоры на "социально-близких" уголовников.

Поэтому к началу развёртывания знаменитых Четырёх модернизаций у Дэн Сяопина были вернувшиеся в города ещё крепкие молодые люди (30-35 лет), не сломленные и не затравленные, которым дали все возможности для социализации, включая поощрение производительного предпринимательства, и интеллигенция, вокруг которой был вновь создан конфуцианский культ.
Это как роспуск в 1962 году в СССР колхозов и возвращение НЭПа, при полном снятии железного занавеса и дружбе с Западом в стиле конца 80-х…

Евгений Ихлов

Facebook

! Орфография и стилистика автора сохранены