Год, прошедший после смены власти в Армении, вряд ли добавил что-либо новое в теорию социальных революций. Зато он многое прояснил в практике распада колониальных империй. В заглавии, позаимствованном из старой сказки Андерсена, изменено лишь одно слово — датский печальник называл "позолотой" то, что армянские политики по европейской моде окрестили "бархатной революцией". В прошлогоднем цикле статей о мирном армянском бунте я пытался найти некие универсалии постсоветского развития, наблюдая за сходствами и различиями попыток сойти с орбит имперской гравитации в Грузии, Украине и Армении. В первом случае Михаил Саакашвили решился одновременно и на внешнеполитические реформы (смена ориентации с России на Запад), и на внутриэкономические (борьба с олигархией и коррупцией). Петр Порошенко после Евромайдана выбрал второй вариант: конституционно закрепил курс Украины на евроинтеграцию и возглавил вооруженное сопротивление российской агрессии, но отказался от серьёзных реформ олигархической модели экономики, за что и поплатился провалом на выборах. Никол Пашинян попробовал пойти по третьему пути: борьба с олигархией и коррупцией при неизменности внешнеполитических ориентиров — проще говоря, при сохранении колониальной зависимости Армении от России. Прошедший год показал бесплодность такого подхода.
Все три перечисленные попытки при всех сходствах и различиях условий и исходных имеют одну постоянную составляющую — имперская политика России и ее усилия по срыву демократических реформ. Если в случае Грузии и Украины пропагандистским прикрытием и "моральным оправданием" агрессии Кремля служило наличие нацменьшинств и поддержка местных русскоязычных элит, то в Армении отсутствие этих факторов обеспечило "чистоту эксперимента" по выявлению враждебности российской власти любому проявлению суверенитета на постсоветском пространстве. При всей лоялистской риторике Пашиняна, даже его робкие попытки демократизировать Армению за прошедший год неизменно наталкивались на скрытое поначалу, а теперь уже и демонстративное противодействие путинской Москвы.
Недостаток решимости и фактический отказ нового армянского правительства воспользоваться мощной народной поддержкой для осуществления резкой смены курса, выхода из капкана ЕврАзЭс/ОДКБ и полноценной интеграции с ЕС и НАТО позволил Кремлю в считаные месяцы перегруппировать силы и начать новую эскалацию давления на Ереван. Любая уступка Пашиняна в надежде на смягчение кремлёвской политики резонно трактовалась в Москве как проявление слабости, которой надо воспользоваться. Уже через полгода после избрания новый премьер Армении оказался на ещё более коротком поводке у Путина и в ещё менее благоприятных обстоятельствах, чем его свернутый предшественник Серж Саргсян. Апофеозом отступления так называемой "бархатной революции" были отказ Пашиняна от программного предвыборного обещания вывести Армению из пророческого экономического союза и согласие на ввод батальона армянской армии в Сирию в рамках "миротворческой операции" России. Результат всех этих игр с драконом был очевиден и предсказуем. Бессмертное "Ты тем уж виноват, что хочется мне кушать" в современном российско-армянском прочтении объясняется вовсе не метафизической несовместимостью личностей Путина и Пашиняна, о чем твердит кремлевская агентура Армении во главе с арестованным экс-президентом Кочаряном, небезосновательно похвалявшимся "особой химией" собственных взаимоотношений с Путиным. Главным и чуть ли не единственным "смертным грехом" Пашиняна, с точки зрения Москвы, является его главное и чуть ли не единственное реальное достижение — проведение свободных демократических выборов, в результате чего диктатура КГБ, установленная 27 октября 1999 года террористическим актом в парламенте Армении, повлекшим за собой фактически государственный переворот, впервые оказалась под угрозой. И если в Украине и Грузии месть Кремля за стремление к независимости материализовалась российской аннексией Крыма, Донбасса, Абхазии и Южной Осетии, то для Армении логической "карой" должно было стать очередное обострение карабахского конфликта — местной разновидности российского вмешательства. "Профилактическая мера" — четырехдневная война в апреле 2016 года, задуманная Кремлём и неудачно исполненная спецназом Азербайджана, была последним предупреждением ещё Сержу Саргсяну, упрямо добивавшемуся хоть и усеченной, но все же продолжающейся евроинтеграции Армении. Когда московско-бакинский план интервенции провалился из-за стойкости армянской армии, на помощь кремлёвским политтехнологам пришёл запасной и в своё время не сработавший вариант с другой грузинской автономией — Аджарией.
Как известно, в 2003 году главным вызовом пришедшему к власти Саакашвили стали не столько уже фактически потерянные Абхазия и Южная Осетия, а неожиданный сепаратизм абсолютно "своей" Аджарии, где тогда полновластно правил прокремлевский наместник Абашидзе. Отделение этой провинции с потерей Батуми — главного черноморского порта Грузии — было бы смертельным ударом для "революции роз". Только решительность Саакашвили, предпринявшего спецоперацию против путчистов весной 2004 года, предотвратила катастрофу. Абашидзе бежал в Россию, Аджария осталась грузинской, Батуми стал лучшим курортом Чёрного моря.
Пятнадцать лет спустя, прямо сейчас, в эти дни, Кремль пытается повторить план "аджаризации" Карабаха для раскола и полного подчинения Армении. В роли Абашидзе выступает опальный Кочарян, в роли мятежников — старая, ещё советского набора карабахская "элита", выполняющая ныне функцию пророссийской пятой колонны в Армении. Мотивация местных путинистов незамысловата — за тридцать лет конфликта провинциальные функционеры привыкли к своей "исключительности", международному переговорному статусу и легко поддались на лесть и посулы кремлевских провокаторов, обещавших им бесконтрольную власть под прямым московским подчинением. То, что эта "аджаризация" на самом деле неизбежно приведёт к "абхазизации" Карабаха, к его порабощению, обнищанию и превращению в российскую военную базу — об этом дюжина местных князьков не задумывается по глупости или подлости.
Впрочем, последние два определения в полной мере относятся и к их кремлевским покровителям, хотя бы потому, что расчеты эти бесперспективны — Карабах не станет ни армянской Аджарией, ни тем более Абхазией. В отличие от своих продажных чиновников ещё советского набора, арцахские армяне прекрасно помнят зловещую роль российских войск и наемников в 1991–94-м — в годы войны за независимость, когда сначала дивизия Шаманова, потом российские лётчики с бакинской авиабазы, потом боевики Басаева несли сюда смерть и разрушения. Все они были остановлены, сбиты и разгромлены армией самообороны Арцаха.
Однако кремлевская интрига в Карабахе при всей авантюрности не совсем беспочвенна в одном отношении — многовековая борьба с завоевателями выработала в карабахских армянах инстинкт недоверчивости по принципу "свой — чужой". Именно эту особенность нещадно эксплуатируют сейчас московские и местные путинцы, внушая людям, что "свой" Кочарян ближе и надежнее "чужого" Пашиняна с его "сомнительной" и не успевшей повоевать в 90-х молодой номенклатурой. В ход идёт весь скудный, но проверенный инструментарий чекистов: обвинения "ереванцев" в терпимости к нетрадиционным ценностям, секс-меньшинствам, Соросу и прочий лубянский лубок. Так или иначе, редкие поездки Пашиняна в формально независимую, хоть и непризнанную даже Ереваном Нагорно-Карабахскую республику Арцах проходили достаточно напряжённо и гораздо "прохладнее", чем, например, во Францию или в Иран.
И тут, достаточно неожиданно как для Москвы, так и для Еревана, в игру вступил отвергнутый всеми и поминаемый лишь недобрым словом третий президент — Серж Саргсян.
Весь прошлый год он незаметно для широкой публики, но очевидно для внимательных наблюдателей осуществлял негласную поддержку внутриполитических шагов Пашиняна, используя свой все ещё солидный ресурс влияния и в Ереване, и в Степанакерте. Мотивацией Сержа Саргсяна мне кажется его внутренний конфликт с путинским планом аннексии Карабаха российскими "миротворцами", годами готовившийся и задействованный в виде апрельской войны 2016 года, несмотря на все манёвры и уступки Саргсяна, пытавшегося любой ценой сохранить свою "малую родину" и собственное имя в армянской истории. Призванный компенсировать дорогостоящую и бесперспективную авантюру России в Сирии, "карабахский аншлюс", задуманный Кремлём, но сорванный армянской армией и саботажем Сержа Саргсяна, также провалился, чего Путин армянскому президенту не простил.
В годовщину своего отрешения от власти Серж совершил редкий в политике "камбэк", впервые появившись публично в шеренге официальных лиц 9 мая с.г. на церемонии тройного праздника в Степанакерте: Победы во Второй мировой войне 1939–1945 гг., освобождения Шуши и окончания Арцахской войны 1991–1994 гг.
"Возвращение" Сержа Саргсяна, чуть ли не впервые за свою долгую политическую карьеру поставившего государственные интересы выше личных, может расцениваться как его победа, однако важнее, что оно одновременно является поражением Пашиняна, вынужденного обращаться за помощью к своему бывшему противнику, то есть к прошлому, так как в настоящей схватке за свободное, независимое, европейское будущее страны он пока проигрывает. "Бархат" революции за год поистерся, и стала видна свиная кожа изнанки — Армения все ещё остаётся колонией имперской России. Пашинян этого пока не изменил. Борьба продолжается.
