Я больше пятнадцати лет пишу о том, что путинская консервативная реставрация неотвратимо идет к очередной реабилитации чекистского террора и сталинщины. И для меня не было ничего неожиданного и нового в нашумевшем интервью члена путинской ОПГ Бортникова ко "Дню рождения палачей" (столетнему юбилею "русиш Гестапо").
Курс на ползучую реабилитацию сталинщины путинский Кремль взял с самого начала. Сперва — изображая "демократичную" нейтральность государства в идеологической борьбе между сталинистами и антисталинистами. Потом — исподволь подменяя пафос перестроечных антисталинских разоблачений некими "взвешенными оценками", разговорами о "неоднозначности эпохи" и признанием ее "позитивных достижений", которые все более заслоняли "отдельные недостатки и ошибки". К самим этим ошибкам идеологи режима демонстрировали отношение все более снисходительное. Как писал отец европейского консерватизма Эдмунд Берк, "к ошибкам государства должно относиться как к отцовским ранам — с уважительным благоговением и трепетной заботой".
За ширмой "идеологической нейтральности" и "объективности" все более отчетливо проступала собственная идеология Кремля. Государственные злодеяния могут быть оправданны "великими достижениями" или "суровостью времени". По поводу самих этих злодеяний можно сожалеть, роняя скупую мужскую слезу. Можно даже открыть мемориал их жертвам. Но все равно это "наше государство". Неотъемлемая часть нашей великой, хотя и трагичной истории, в которой все этапы по-своему блестящи и подчинены единой национальной цели. Государство всегда служит этой цели, и ты всегда должен быть на стороне "своего" государства.
Идеологически путинский режим нашел себя в правоконсервативной ("охранительной") концепции "особого русского пути" как пути истинного, противопоставленного пути западному как пути ложному. В сухом остатке это отрицание прав человека, самоценности и самостоятельности личности, ее свободы выбора. Утверждение превосходства общественной модели, в которой власть неподотчетна и неподсудна обществу так же, как пастырь неподотчетен и неподсуден пасомому им стаду. В которой власть наделена неограниченным правом на насилие и пользуется им по своему усмотрению.
От внимания критиков путинской идеологии часто ускользает важная деталь: пропагандисты Кремля стремятся избегать оценок той политической системы, которая сделала возможными сталинские злодеяния и их породила. То есть системы, предполагающей насильственно навязанное единомыслие, уничтожение любой оппозиции, уничтожение самой возможности легального существования оппозиции, освобождение власти от формальных правовых ограничений. Той самой системы, которая по совокупности всех этих ее особенностей получила наименование тоталитарной. Но с определенного момента путинский идеологический мейнстрим стал избегать даже самого термина "тоталитарный".
Режим стремился избавиться от эмоциональной нагрузки, которую нес на себе этот термин после "эпохи разоблачений", поскольку такую политическую систему он совершенно не считал недопустимой в принципе. Напротив, ему глубоко претит общественная модель, в которой любые институты, персоналии, их решения, любые оценки и идеологемы могут быть подвергнуты сомнению, критике и даже осмеянию.
Сталинщина не только является апофеозом всего советского периода нашей истории, наиболее полным воплощением самой сути "советского проекта". Это еще и апофеоз всей нашей антизападнической традиции, наиболее последовательное отрицание ценностей западной цивилизации. И одновременно — время наиболее впечатляющих успехов в соперничестве с вечным западным врагом.
Поэтому сталинский миф органически вписался в идеологию путинской консервативной реставрации. И отнюдь не без благосклонности Кремля вполне маргинальная группа пещерных сталинистов заняла прочные позиции в путинском истеблишменте в качестве его заметной и влиятельной части. И дело тут не сводится к стремлению Кремля как-то упаковать в контекст нашей "победоносной истории" все ее периоды.
Сталинский миф принципиально важен, потому что разрушить его — это значит вырвать сердце у российского антизападничества.
Ободренные поддержкой сверху, сталинисты вскоре потребовали того, что и является их высоким идеалом. Что и является сутью сталинщины. Они потребовали воссоздания системы государственного идеологического контроля. Системы идеологических запретов, табуирующих негативные оценки государства. Табуирующих выражение непочтительного отношения к государству. Сакрализующих государство. Сталинское государство.
Сегодня они вновь заговорили о том, что дискредитация сталинского государства — это идеологическая диверсия врага, ведущего "информационную войну" с целью подорвать нашу идентичность и нашу государственность вообще. И они требуют отвечать на это "по законам военного времени". То есть насильственными средствами. Средствами государственных идеологических запретов. Понимание идеологической борьбы исключительно как борьбы силовой — это тоже неотъемлемая черта сталинизма.
Они правы. Это действительно война. Мы ведем войну за общество, в котором каждый сам свободно определяет свое отношение к любым историческим периодам, событиям, фигурам и может свободно это отношение выражать. За общество, в котором борьба идей будет вестись мирными, ненасильственными средствами. В том числе и с поклонниками сталинщины, которые полностью не исчезнут, ибо поклонение государству-молоху архетипично. Но для этого мы должны сначала победить их в войне.
Мы должны разрушить идентичность, основанную на поклонении государству-убийце, возглавляемому шайкой выродков. Это не "наше государство". Точно так же как для современных немцев не является "своим" государство Гитлера.
Это не часть "нашей великой истории". Это апофеоз нашего исторического позора, многовекового пути, потраченного на погоню за ложными целями. Мы хотим столкнуть Россию с этого скорбного и позорного пути. Мы хотим порвать с "русской матрицей", основанной на поклонении власти и презрении к человеку. Мы хотим вырвать сердце у российского антизападничества. Мы хотим убить Сталина.
