110 лет назад, 15 ноября 1907 года, родился Клаус Филипп Мария Шенк граф фон Штауффенберг, немецкий патриот и один из ключевых участников заговора против Гитлера, вошедшего в историю как операция "Валькирия". Именно фон Штауффенберг 20 июля 1944 года пронёс на совещание в ставке Гитлера портфель с бомбой. Увенчайся тот заговор успехом, дальнейшая история Германии и всего мира могла бы пойти по совершенно иному пути. Увы, досадная случайность (один из участников совещания переставил мешавший ему портфель, в результате чего Гитлер оказался отгорожен от бомбы тумбой стола) сорвала планы заговорщиков — фюрер был ранен, но не убит. На следующий день фон Штауффенберг и другие участники заговора были казнены.
Поступок фон Штауффенберга и его товарищей — яркий пример того, что любовь к Отечеству и лояльность по отношению к существующей власти — вовсе не одно и то же. Когда возникает конфликт между интересами Отечества и интересами власти, для настоящего патриота не существует вопроса, какую сторону занять в этом конфликте.
Вспоминая те события, невозможно не обратить внимания на то, что режим, которому бросил вызов граф фон Штауффенберг, по своей природе очень близок режиму, существующему ныне в России. Общим местом является констатация того, что Гитлер пришёл к власти, эксплуатируя идею реванша за поражение в Первой мировой войне. Однако данная констатация лишь наполовину объясняет причины успеха Гитлера в борьбе за власть и природу созданного им режима. Идеология национал-социализма, как следует уже из самого названия, включала в себя две взаимосвязанные базовые составляющие: национализм и социализм. Стремление к реваншу за поражение в войне, расовые теории и борьба за "жизненное пространство" — всё это относится к националистической составляющей гитлеровской идеологии, но и социалистическая её составляющая играла чрезвычайно важную роль.
Спекуляция на социальных противоречиях межвоенной Германии, позиционирование себя как выразителя чаяний рабочего человека в его противостоянии с "капиталом" занимали важное место в арсенале политических приёмов, которые Гитлер с успехом использовал в борьбе за власть. Мы давно привыкли к тому, что в политическом дискурсе нацизм именуется "крайне правой" идеологией, однако такое обозначение имеет мало общего с действительностью. Достаточно ознакомиться с программой НСДАП, чтобы обнаружить там набор стандартных левых требований:
"10. Первейшей обязанностью для каждого гражданина Германии является выполнение умственной или физической работы. Деятельность каждого отдельного гражданина не должна противоречить интересам общества в целом. Напротив, такая деятельность должна протекать в рамках общества и быть направленной на общую пользу. Поэтому мы требуем:
11. Уничтожения нетрудовых и лёгких доходов, а также сломления процентного рабства.
12. Ввиду огромных человеческих жертв и имущественных потерь, требуемых от нации при каждой войне, личное обогащение во время войны должно рассматриваться как преступление против нации. Таким образом, мы требуем полной конфискации всех прибылей, связанных с личным обогащением в военное время.
13. Мы требуем национализации всех (ранее) созданных акционерных предприятий (трестов).
14. Мы требуем участия рабочих и служащих в распределении прибыли крупных коммерческих предприятий.
15. Мы требуем разработки и создания по-настоящему достойного пенсионного обеспечения".
Мне уже доводилось писать, что один из ключевых идеологических водоразделов между правыми и левыми состоит в том, что правые являются индивидуалистами, а левые — коллективистами. Разные подвиды левых могут выдвигать на первый план разные коллективы (для коммунистов это класс, для нацистов — раса), но фундаментальный принцип подчинения интересов личности интересам коллектива остаётся неизменным. То обстоятельство, что нацистов до сих пор именуют "крайне правыми", следует признать одним из самых значительных достижений советской пропаганды (характерно, что в советском дискурсе вместо термина "национал-социализм", как правило, использовался термин "фашизм", чтобы лишний раз не выставлять напоказ социалистические корни гитлеризма).
Следует отметить, что в вопросе собственности нацисты были готовы к определённому компромиссу с бизнесом, суть которого сводилась к тому, что нацисты отказывались от требования национализации в обмен на согласие бизнеса использовать свою собственность в соответствии с "интересами нации", как их трактовали нацисты. Таким образом, хотя германские предприниматели номинально оставались собственниками своих компаний, на деле они превращались в подотчётных государству менеджеров, управлявших этими компаниями в строгом соответствии с правительственными директивами (государственное планирование экономики в нацистской Германии было практически столь же всеобъемлющим, как и в СССР, так что свободному рынку места уже почти не оставалось). Иными словами, вместо национализации де-юре произошло выхолащивание прав собственности, которое вполне можно считать национализацией де-факто. Эта тактическая гибкость серьёзно помогла нацистам в борьбе за власть — германский бизнес, столкнувшись с укреплением двух враждебных капитализму сил — нацизма и коммунизма — предпочёл поддержать нацизм как "меньшее зло", приняв навязанную Гитлером сделку.
Наконец, ещё одной характерной чертой нацистского режима был его персоналистский характер. Концепция "один народ, один рейх, один фюрер" предполагала, что фюрер апеллирует к массам напрямую, без посредства демократических процедур и представительных институтов, и эта прямая связь фюрера с массами объявлялась источником его легитимности. Фюрер, таким образом, становился воплощением государства, а не просто его главой. Подобная система, в принципе, не предусматривала и не терпела существования каких-либо независимых институтов. Все независимые институты, как государственные (парламент и судебная система), так и общественные (свободная пресса, церковь, семья), либо уничтожались, либо подвергались выхолащиванию. В этом, между прочим, состоит ещё одно отличие нацистов от настоящих правых, то есть консерваторов, которые относятся к подобным институтам с благоговением, видя в них залог устойчивого развития общества и государства.
Вдумчивый читатель, полагаю, уже заметил, что всё вышеизложенное в той или иной мере применимо и к сегодняшней российской действительности. Правда, в отличие от Гитлера, начинавшего свой путь к власти с выступлений в мюнхенских пивных и постепенно набиравшего популярность, Путин начал карьеру публичного политика сразу в качестве премьер-министра, объявленного президентом Ельциным своим преемником. Строго говоря, на тот момент Путин никаким самостоятельным политиком, в отличие от Гитлера, ещё не был.
Напомню уважаемому читателю, что в 1999 году, когда состоялся выход Путина на большую политическую сцену, правящая элита была расколота на две жестоко враждующие группировки. Одна из них сформировалась вокруг бывшего премьер-министра Евгения Примакова и мэра Москвы Юрия Лужкова, другую составляло ближайшее окружение президента Ельцина, неофициально именовавшееся "семьёй". В общественно-политической атмосфере того времени отчётливо ощущалась ностальгия по советским временам, которую примаковско-лужковская группировка вполне успешно оседлала. Примаков, даже голосом и манерой говорить чем-то напоминавший советского генсека Брежнева, казался наиболее вероятным следующим президентом России. У представителей "семейной" группировки были все основания опасаться не только за своё положение, но и за свою свободу, а возможно и жизни, поскольку их оппоненты даже не считали нужным скрывать свои планы расправиться с "семейными" после своей победы.
В этих условиях окружение Ельцина предприняло рискованный шаг, выдвинув Путина в качестве потенциального преемника. Расчёт был на то, что бывший офицер КГБ Путин также придётся по душе ностальгирующим по СССР гражданам, но при этом, будучи молодым и энергичным, он будет более выигрышно смотреться на фоне дряхлого Примакова, олицетворяя, таким образом, более динамичный вариант советского реванша. Замысел сработал — на состоявшихся в декабре 1999 года выборах в Госдуму (да, уважаемый читатель, ещё каких-то 18 лет назад в России были выборы) казавшийся совсем недавно очевидным фаворитом примаковско-лужковский блок "Отечество — Вся Россия" показал весьма скромный результат, уступив с большим отрывом коммунистам и наскоро слепленному пропутинскому блоку "МЕДВЕДЬ" ("Межрегиональное движение Единство"). После этого Примаков отказался от участия в президентских выборах, что позволило Путину, в отсутствие серьёзных оппонентов, одержать на них лёгкую победу.
Казалось, "семья" победила, усадив в президентское кресло свою марионетку, вот только дальше ситуация стала развиваться по совсем другому сценарию, не предусмотренному "семейными" политтехнологами, в результате чего Россия с каждым годом всё больше и больше стала напоминать нацистскую Германию. Сформировавшийся в обществе запрос на советский реванш (одним из первых зримых проявлений этого запроса стала сумасшедшая популярность фильма "Брат-2", вышедшего на экраны в 2000 году) буквально нашёл в Путине своё материальное воплощение. Это послужило основой для формирования персоналистского режима, при котором "национальный лидер" апеллирует к массам напрямую, без посредства демократических процедур и представительных институтов, и эта прямая связь с массами объявляется источником его легитимности, подобно тому, как это было в гитлеровской Германии. Внезапно выяснилось, что в таких условиях политические позиции того, кому предназначено было стать марионеткой, оказались на порядок сильнее, чем политические позиции тех, кто наметил себя в кукловоды. Попытавшийся было оспорить новые правила игры Борис Абрамович Березовский вынужден был отправиться в изгнание, остальные же члены "семейной" группировки эти новые правила приняли, а вернее, признали за Путиным право отныне устанавливать правила по своему усмотрению.
Когда мы говорим о ностальгии по СССР, которую успешно эксплуатировал и эксплуатирует Путин, следует понимать, что она, подобно национал-социалистической идеологии, включавшей в себя националистическую и социалистическую составляющую, также включает в себя, с одной стороны, стремление вернуть утраченный после поражения в Холодной войне статус сверхдержавы, а с другой — ностальгию по имущественному равенству советских времён и стремление пересмотреть итоги проведённой в девяностые приватизации. Подобно Гитлеру, Путин также успешно играет на обеих этих составляющих. Используя ненависть значительной части населения к "олигархам" (я сознательно беру этот термин в кавычки, поскольку олигарх — это, по определению, человек, обладающий властью, а представители российского крупного бизнеса, хотя и вступают регулярно с властью в коррупционные отношения, сами носителями власти не являются; в условиях персоналистского режима носитель власти может быть только один), Путин навязал российскому крупному бизнесу сделку, подобную той, что навязал германскому крупному бизнесу Гитлер: сохранение права собственности де-юре в обмен на его выхолащивание де-факто и обязательство "добровольно" жертвовать деньги на указанные властью цели. Подобная система отношений была провозглашена "социальной ответственностью" бизнеса. Дабы простимулировать бизнес соблюдать условия навязанной ему сделки, власть провела показательную расправу над ЮКОСом. Впрочем, даже соблюдение бизнесом этих условий не даёт никаких гарантий неприкосновенности собственности, а всего лишь позволяет снизить вероятность того, что собственность будет отнята.
Наконец, логика персоналистского режима в современной России, как и в гитлеровской Германии, диктует разрушение или выхолащивание любых независимых институтов, как государственных, так и общественных. Парадоксально, но в условиях путинского режима выхолащиванию подвергся даже институт президентства — на протяжении четырёх лет пост президента занимал "местоблюститель" Медведев, но при этом ни у кого не возникало сомнений относительно того, кто же действительно является первым лицом в государстве. Путин, таким образом, постепенно превратился в воплощение государства, а не просто его главу, в чём проявилось ещё одно сходство путинского режима с гитлеровским.
Однако при всех отмеченных сходствах двух персоналистских режимов между ними есть одно важное отличие, которое позволяет Путину не бояться заговора.
В нацистской Германии из общего процесса разрушения и выхолащивания независимых институтов было одно относительное исключение. Для реализации стоявших перед ним целей Гитлеру нужна была боеспособная армия. Перешагнув через наложенные на Германию Версальским мирным договором ограничения и приступив к воссозданию массовой армии, основанной на всеобщей воинской обязанности, Гитлер вынужден был доверить армию профессионалам — потомственным офицерам, которые, в отличие от гитлеровских партайгеноссен, разбирались в военном деле. Эти люди, в основном представители старой германской аристократии, испытывали в отношении Гитлера, мягко говоря, сложные чувства. С одной стороны, истеричный выскочка-ефрейтор вызывал у многих из них, по меньшей мере, раздражение, с другой — даже относившиеся к нему с предубеждением, зачастую, связывали с ним надежды на возвращение германского величия.
Однако именно эти люди, будучи военными профессионалами, одними из первых поняли, что Гитлер ведёт Германию не к величию, а к катастрофе. К тому же офицерская честь и рыцарские традиции были для них не пустым звуком — среди причин, приведших графа фон Штауффенберга в лагерь заговорщиков, не последнее место занимало неприятие бесчеловечных методов ведения войны, с которыми он столкнулся на Восточном фронте и на оккупированных территориях. Вполне закономерно, что именно военная аристократия стала той средой, в которой сформировался заговор патриотов.
Печальная правда состоит в том, что в путинской России такому заговору зародиться просто негде. Семь десятилетий советской власти сломили любую волю к сопротивлению, а робкий процесс возрождения, начавшийся было в девяностые годы, был на корню раздавлен путинской диктатурой. "Валькирия" не прилетит.
