- Мишка, ты бы забор поправил!
Солнце клонится к закату. Мать поливает из шланга огород во дворе, смотрит на сына. Тот – крепкий круглолицый мужик лет тридцати пяти сидит на пороге и грызёт травинку, сонно и счастливо глядя на рыжие перья облаков, широко раскинутые над селом.
- Мишка, оглох, что ли?
Внезапно одна из досок забора со скрипом ползёт в сторону, из-за неё высовывается что-то розовое и грязное. Мишка удивлённо поднимает брови. Доска отваливается и падает, а во двор шустро пролазит соседская свинья.
- А ну пошла отсюда!
Вставать Мишке лень, и он только с досадой машет рукой. Но свинья тощая и бойкая, она только шарахается в сторону, останавливается и жадно оглядывает чужой огород. Хозяин у неё нерадивый, выпить любит, кормит плохо. Вот и ищет животина, что бог пошлёт.
Мать замечает свинью, хватает хворостину, гонится за ней, та начинает метаться по огороду. Сбивает несколько вилков капусты. Мишка, наконец, поднимается, открывает ворота, и свинья выбегает на улицу.
- Я же говорила, нужно забор поправить! – Досадует мать.
- Поправлю, потом. – Тянет Мишка.
Забор поставил ещё покойный отец, и когда Мишка уходил служить срочную, то забор уже нуждался в ремонте. Мишка тогда хотел приколотить доски, заменить пару столбиков, но загулял на проводах. Вернулся, да вот и тянет лет пятнадцать, а забор ветшает.
Темнеет. Мать уходит в дом жарить картошку. Вечерняя свежесть бодрит. Мишка решает наведаться во двор к соседу. Просто так. Он отодвигает доску и протискивается в лаз.
Вдруг видит у крыльца почти новые кирзовые сапоги, берёт их машинально, и возвращается во двор. Дверь распахнута настежь. Слышится бормотание телевизора.
Мишка заходит в дом. Телевизор один на десять жилых домов, есть и у других, но сломаны, а мастера отремонтировать - нет. Теперь некоторые приходят к ним – "на телевизор", как здесь говорят.
Мишка заходит в комнату. На диване расположились несколько пожилых женщин, среди них Мишкина мать. На домотканом половике сидит годовалый внук одной из гостий – лысый младенец в белой маечке.
Женщины вытянули шеи, впились взглядами в изображение – они всей душой там. Даже младенец, открыв рот, смотрит новости, слюна висит ниткой с нижней губы.
На экране - горящее здание, бегают люди в камуфляже.
- Вот смотрим, что там у хохлов деется. – Поясняет бабка Сима, не оборачиваясь.
- В Новороссии. – Уточняет Мишка. – Опять обстреливают наших черти.
С кухни тянет чадом, но никто не обращает внимания, пока комнату не затягивает дымом.
- Горим! – Вскакивает бабка Сима.
- Мам, картошку спалили. Чё у хохлов, чё у хохлов! Заладили! – Кричит Мишка, поняв, что остался без ужина.
- Так ведь жалко людей, сынок. Русские там страдают. Детей фашисты распинают.
Бабы уходят, уносят орущего младенца.
На экране появляется бородатый мужик и начинает скорбно и сурово рассуждать о тяжкой доле Святой Руси.
Мишка приносит с огорода помидоры и начинает есть с хлебом, глядя в экран. Постепенно перестаёт жевать и слушает с остановившимся взглядом, словно завороженный. Вдруг собственная жизнь начинает казаться ему мелкой и незначительной по сравнению с масштабом происходящих событий. Он откладывает помидор и кусок хлеба.
А политолог вдохновенно вещает, что русскому человеку мало обыденного уюта, когда где-то кто-то страдает. Что вечно мается русский жаждой справедливости. Что судьба его – борьба со злом.
В душе у Мишки рождается давно забытое чувство, детское, восторженное, светлое – жажда куда-то спешить, что-то делать, кого-то спасать, и чтобы всё вокруг менялось и дух захватывало. Двадцать лет назад, когда в селе ещё клуб работал, и там крутили фильмы про войну, с таким чувством выходил Мишка из кинозала. Это чувство вернул ему бородатый политолог.
Мишка вскочил, вышел во двор – всё вокруг показалось серым, опостылевшим. Огород, куры, поленница. И покосившийся забор. До забора ли сейчас? Когда где-то наших бьют укрофашисты. Продались Америке! Сталина на них нет!
Мишка возвращается в дом, начинает метаться, собирая пожитки в рюкзак, с которым собирался пойти на рыбалку. Выбросил банку с жирными красными червями, и те радостно расползлись по полу.
Мишка вывалил вещи из шкафа, взревел безнадёжно:
- Маманя, где мои носки?
Прибежала мать, стала собирать Мишку в дорогу, приговаривая:
- Да куда же ты, на ночь глядя?
- В Новороссию! На билет дай. В один конец.
Одетый в чистую, но мятую рубаху, в наскоро заштопанные джинсы и обутый в краденые сапоги – Бог простит, на благое дело, Мишка выскакивает за калитку и так хлопает ею, что забор со скрипом валится следом, падает плашмя в крапиву. Открывается беззащитный старый домишко, замусоренный двор с испуганными курами.
Обернувшись, Мишка вздыхает, делает шаг назад, словно хочет вернуться. Но это плохая примета. И, махнув рукой, он быстро уходит по пыльной дороге спасать русский мир.
! Орфография и стилистика автора сохранены
