Кроме множества политических причин начала путинской кампании в Сирии (и вообще действий, далеких от адекватности), есть и чисто психологические. Ролевые. И принадлежащие к массовым стереотипам поведения.
Ведь если в оба глаза посмотреть на российские будни, то несложно обнаружить множество не связанных между собой людей, которые хотели бы доказать себе и другим одно и то же: до чего же я – крут. То есть на индивидуальном, часто на групповом и на государственном уровне существенная (если не приоритетная) забота – продемонстрировать свою ослепительную крутизну, как самое главное и, возможно, доминирующее свойство.
В принципе так постсоветского человека можно отличить от других (как, впрочем, и российское государство) по непрестанно кидаемым понтам, по демонстративно дерзкому и вызывающему поведению. Неслучайно и власть ловит, создавая резонанс, общество на этот крючок – мы круче всех, мы всех на шампуре вертим, это и есть доказательство того, что мы лучше.
Понятно, что общество не однородно. Физическая храбрость – удел, в основном, социальных низов, то есть тех, кого не вполне точно называют простонародьем.
На самом деле, суть не в происхождении, а в арсенале инструментов самоутверждения: у человека с достаточным уровнем образования (и, как следствие, с определенным уровнем интеллектуальных запросов) желание добиться успеха в интеллектуальной сфере обычно сильнее, чем продемонстрировать свою физическую силу и отвагу. Возможности шире.
Более того, чем общество более цивилизовано (в фигуральном, конечно, смысле), тем больше и чаще делается акцент на интеллектуальных достижениях, а не на физической удали. Физическая бравада удел архаики, обществ, где физсила и отвага (бесшабашность, по-нашему) позволяют сделать карьеру скорее, чем при помощи ума. Ну, и наоборот, конечно.
Но я, собственно, даже не о том, что в российском обществе архаика более чем распространена, а физическое, маскулинное пространство намного авторитетнее интеллектуального (одно из побочных следствий – структура экономики, да и структура общества).
Достаточно проследить за поведением, не знаю, водителей на дороге или посетителей ресторанов в ночные (и не только) часы и убедиться, что бессмысленная бравада отчетливо правит бал.
Но я все равно несколько о другом. Не о том, что это есть, а почему? Почему столь многие ощущают необходимым (причем, как социальные аутсайдеры, так, подчас, и добившиеся социального успеха) использовать акцентированное, эмоционально окрашенное демонстративное поведение, так сказать, мачо намного чаще, чем это принято в странах с похожей долей архаики в обществе? Даже если сравнивать Россию с восточными, азиатскими странами с существенной долей архаики, но колотить понты как у нас, там не принято (про запад, особенно в социально продвинутых слоях, я не говорю).
Понятно, что наше общество можно с определенной долей уверенности отнести к тем социальным конструктам, где демонстративная бравада является повсеместной. Вот я и спрашиваю себя: а почему?
Может быть, все потому, что русские невероятно и даже избыточно храбры от природы, причем такие храбрые, ну, как чечены, что эту храбрость просто девать некуда, и она прет изо всех дыр, хочет этого человек или не хочет? Не удержать, короче.
Вряд ли. Здесь есть и психологическое сомнение, и историческое.
Начнем с последнего.
Измерять храбрость – дело, конечно, неблагодарное.
Русская (да и любая другая) история вообще-то дает два полюса проявления свойств, которые более других похожи на смелость. Полюс, так сказать, массового, коллективного героизма и героизма индивидуального. Храбрости, когда ты в опьяненной мечтой толпе, внутри влиятельного и авторитетного большинства; и отвага протеста, когда ты, напротив, один или с товарищем противостоишь этому большинству, и должен быть храбрым без рампы и переполненного зала. А, скорее, под свист и неодобрение его.
Понятно, что последняя храбрость – не вполне про русского человека, он по преимуществу только на миру готов демонстрировать браваду, а вот отстаивать свое мнение в зияющем меньшинстве, это, конечно, удел одиночек. То, чего почти нет, так это трудно и настолько малоавторитетно. Повторять не возникает желания. И не появляется традиция, колея.
Но зато вместе с другими, с ощущением, что тебя видят и тобой восхищаются, да и социально твое поведение оценивается комплиментарно (поддержка и энтузиазм миллионов), это да, это мы можем.
Можем, ничего не вызывает сомнений? Вызывает.
Отечественный полководец неслучайно призывал побеждать не числом, а умением. А раз призывал, раз формулировал это как цель, значит, не так был уверен, что эта цель уже достигнута.
Конечно, если говорить о воинской доблести, то здесь всегда проблематично отделить храбрость от умения. Скажем, говорить об исключительной воинской доблести немцев – затруднительно, а вот о воинском умении можно рассуждать куда с большим основанием.
Но в русской истории есть несколько концептуально важных эпизодов, которые, конечно, не обойдены вниманием исследователей и публики.
Прежде всего, каноническое, хотя все равно удивительное отступление и поражение Красной армии после вторжения войск Гитлера. То, что ни в техническом оснащении, ни в количественном Красная армия почти не уступала немецким войскам сегодня можно считать практически доказанным. Однако, отступление было массовым, паническим, число сдавшихся в плен – огромно, демонстрация героизма – единична. Заградотряды – не случайность: смелость из-под палки (если вспомнить давнее утверждение Плеханова).
Менее ярких, но все равно показательных эпизодов также немало. Это и почти безвольное отсутствие сопротивления Золотой орде, в количественном отношении, безусловно, уступавшей потенциально возможной коалиции русских князей. И зима и русский бог в борьбе с наполеоновским войском, в том числе, во время Бородинского сражения, в котором русская армия практически не уступала французам.
Я прекрасно знаю все существующие объяснения этих и других казусов: в войне с Гитлером дети раскулаченных якобы не хотели защищать Сталина. А раздробленные (и самоуверенные) русские княжества не могли ни объединиться, ни противостоять монолитности ордынцев. Да и полководческий талант Наполеона был несравним с возможностями Кутузова и тем более царя Александра. Кроме того, свободные люди обычно воюют лучше крепостных.
По крайней мере, факты, свидетельствующие о существенных проблемах с воинской доблестью не случайны для русского общества. Раз так, то и мое предположение, возможно, не лишено оснований.
Русский человек так настырно демонстрирует свою крутость именно потому, что глубоко в ней не уверен. Более того, страсть к понтам, к показной физической удали, не обладающей возможностью для рационализации, – и есть следствие глубокого сомнения, что эта доблесть присутствует. И здесь психологическое соображение, возможно, не будет лишним.
Обычно мы наиболее экспрессивны в доказательстве того, в чем не уверены. То, в чем уверены, присутствует в виде рутинной нормы и особенно трепетного и эмоционального отстаивания не требует. И боги, как мы помним, нервничают, когда в себе сомневаются, да и люди, конечно, тоже.
Так что с психологической точки зрения постоянная демонстрация своей крутизны, по меньшей мере, подозрительна. А вместе с исторической составляющей, даже столь избирательно и пунктирно очерченной, позволяет предположить: демонстративная удаль моделирует то, чего нет. Хочется быть, да не выходит. Поэтому и приходится реальность заменять символическим изображением, обгонять со свистом соседа на дороге и нарываться на драку, дабы доказать себе и окружающим, что ты по-настоящему крут.
Надутые щеки у государства. Грузия, Украина, Сирия. Желание рисковать собой по пустякам, но не на благо общества или его групп. А для самоутверждения в собственных глазах. Убедить других, чтобы помогли убедить себя.
Риск, пониженный порог самосохранения, безусловно, – в непреходящий национальной моде; но риск по преимуществу бессмысленный. Смелость на грани абсурда, без отчетливой социальной мотивации.
Однако лакировка пустоты саму пустоту не отменяет. Только оттеняет. Как тень морщины. Да и жестокость к слабым (как и любовь к большинству и силе) далеко не составляющая смелости; а нам (хотя далеко не только) очень часто свойственно быть жестокими и непримиримыми именно по отношению к тем, кто слабее и кого меньше. Типа: молодец среди овец. На храбрость мало походит. А на отчаяние и волнение от страха, что тебя обвинят в трусости, походит больше. И, наверное, видом этого страха и является.
