На заседании Клуба политического кино 16 декабря, кажется, впервые самым ярким впечатлением стал сам фильм. Советская кинокартина "Первороссияне" (1967) режиссера Евгения Шифферса — настолько законченное по форме и исчерпывающее высказывание, фильм-жест, как назвал его организатор и ведущий Киноклуба Алексей Коленский, что какая-то развернутая полемика после него оказалась невозможной.
"Первороссияне" — совершенно незамутненный манифест революционного фанатизма,
рассказывающий о героической и трагически закончившейся попытке большевиков организовать коммуну на Алтае в 1918 году. Картина начинается со сцены похорон революционерами своих павших товарищей, свидетельствующей о том, что большевизм и в самом деле был новой религией. Революционеры в фильме погибают, хоронят соратников, впрягаются в плуги вместо лошадей и пашут каменистую алтайскую землю, произносят патетические монологи и снова погибают. Фильм разбит на главы и сопровождается чтением отрывков из почти одноименной поэмы Ольги Берггольц "Первороссийск", которая и послужила основой для фильма.
Писатель Михаил Елизаров, лауреат "Букера", известный своими имперскими и "красными" взглядами, заявил, что получил от фильма – выплеска чистого "красного" безумия – огромное удовольствие. Он также выразил уважение к мужеству Шифферса, поскольку, на взгляд Елизарова, такая кинокартина в конце 1960-х должна была неминуемо сделать его персоной нон-грата для интеллигенции. И "массами" она тоже не была бы принята, считает литератор.
В "Первороссиянах" нет никаких "фиг в карманах", никаких подтекстов,
отметил Елизаров, нет ничего из того, что так любила тогдашняя умеренно-фрондерская интеллигенция. "А партийные функционеры сказали бы Шифферсу, – продолжил эту мысль Алексей Коленский, – "А, да ты в коммунизм веришь больше нас! Ты нас учить вздумал?!". "Он умудрился снять фильм, которым противопоставил себя всем", – с восторгом подытожил Елизаров.
"Первороссияне" действительно по своему смыслу и эстетике не вписывается во все культурные течения и каноны, как интеллигентские, так и "партийные", существовавшие на момент создания фильма в СССР. Хотя в нем можно найти приемы, схожие с теми, что используются в "Таганке" Алексея Любимова или, например, в фильме "Интервенция", у Шифферса все предельно серьезно, никакой иронии.
Крупные планы лиц коммунаров и сполохи революционного пламени за их спинами не оставляют места для разночтений.
Этот фильм отсылает не столько к "Таганке", сколько к "Броненосцу "Потемкин" и "Стачке" Сергея Эйзенштейна. А эпос "Первороссиян" позволяет провести прямые параллели между этим фильмом и Библией; глава, в которой коммунары прибывают на место поселения, называется "Земля обетованная". Кто-то отметил, что будь фильм "немым", он бы практически ничего не потерял.
Второй ведущий Киноклуба философ Алексей Лапшин настаивал на том, что показанный фильм — это классический пример соцреализма. С ним не соглашались, считая классикой данного направления фильмы вроде "Кубанских казаков". Однако Лапшин подчеркивал, что соцреализм — искусство в первую очередь трагическое, такое как "Первороссияне", и что в пору позднесоветского упадка 1960-х не могло быть понято и принято такое художественное высказывание, причем сделанное с совершенно чистых, не замутненных никакой рефлексией и сомнениями большевистских позиций.
Несколько участников обсуждения не согласились, что к концу 1960-х у такой картины, как "Первороссияне", в СССР уже просто не было аудитории. Так, главный редактор "Ежедневного журнала" Александр Рыклин, от которого, если учитывать его либеральные убеждения, можно было ожидать критики "чистого безумия" "Первороссиян", проявил к фильму живейший интерес и симпатию и предположил, что и среди советской интеллигенции конца 1960-х далеко не все приняли бы фильм "в штыки".
Однако Елизаров, Коленский и Лапшин сошлись во мнении, что от "Первороссиян" равно "плевались" бы и интеллигенция, и власть, и народ.
И тут слово взял корифей советской журналистики Валерий Хилтунен. Он рассказал, что на премьере "Первороссиян" присутствовали Александр Зиновьев и ряд других советских интеллектуалов, которые отнеслись к фильму вполне серьезно. В прокате киноленту посмотрело полмиллиона человек, по советским меркам очень мало, но тем не менее. Как предположил Хилтунен, среди этой аудитории могли быть и потомки тех самых коммунаров первых лет советской власти, и участники освоения целины 1950-х–1960-х, "эпопея" которых в определенной степени напоминала деятельность их предшественников.
Также Хилтунен рассказал, что позднее он объездил множество коммун, так или иначе похожих на ту, которую пытались создать "первороссияне", и что по всему миру (за исключением России) таких анклавов, внутри которых отменены деньги и люди живут по своим правилам, огромное множество. Рассказ журналиста привнес оптимизм в обсуждение. Во-первых, выяснилось, что
фильм после выхода все-таки не был пренебрежительно бойкотирован интеллигенцией, а режиссеру — не поставлен диагноз фанатичного безумца.
Во-вторых, Хилтунен засвидетельствовал, что идея коммунаров начать жизнь с нуля, на новых основаниях и по новым нормам актуальна и сегодня.
Исполнительный директор демократического движения "Солидарность" Денис Билунов в свою очередь заметил, что создателя фильма могла вдохновить, например, проза Андрея Платонова. Алексей Лапшин на это возразил, что Платонов все-таки воспринимал мир "Чевенгура" и "Котлована" мрачно, трагически. Тогда как у Шифферса трагичность отсутствует так же, как и ирония. Остается только совершенно самоотверженная вера в коммунистическую утопию.
После выхода "Первороссиян", как рассказал Лапшин, Шифферс был раскритикован за "формализм", за те самые элементы театральности, которые дали повод сравнивать фильм с режиссурой Любимова и с "Интервенцией". После этого режиссер оставил кинематограф, стал философом и литератором, причем перешел на позиции православия и монархизма, и отдался своей новой вере так же безоглядно, как и прежней. В этом смысле судьба автора фильма была предвосхищена одним из героев фильма, бывшим священником, расстригой, который стал истовым коммунистом и вместе с другими коммунарами волок на себе плуг и пахал алтайские камни под улюлюканье и насмешки окрестных крестьян.
Вы можете оставить свои комментарии здесь
