Действительность с доходчивостью и убедительностью автомата Калашникова доказала обратное, но некоторые идеологические привычки того времени сохранились в неизменности, в частности — стойкая нелюбовь к цензуре.
Прелестей последней успели хлебнуть многие — ибо задолго до возвращения государственной цензуры в ряде вполне себе либеральных СМИ действовала цензура собственная, порой, по воспоминаниям монстров журналистики, даже более жесткая, чем свирепствовавшая в Советском Союзе.
У меня сильнейшие сомнения в последствиях влияния цензуры на художественное творчество породило знакомство с первоначальным, авторским вариантом любимого мною "Золотого теленка" Ильфа и Петрова. Авторы предполагали закончить его банальным хэппи-эндом — женитьбой Остапа на Зосе Синицыной — и тем самым превратить свою потрясающую драму советского "лишнего человека" в вульгарный плутовской роман (да еще и завершающийся перевоспитанием плута и его интеграцией в строящее светлое будущее общество в худших традициях соцреализма!).
Конечно, цензура, вымаравшая этот конец и заставившая гениальных авторов наказать "товарища Бендера", стремилась, скорее всего, не к художественной правде и выразительности, а к примитивной мести классово чуждому персонажу, но судить-то надо по результату, а результат оказался великолепен.
Второй пример — пользующийся бешеной популярностью фильм "День выборов". Это архетипическое по своей сути произведение: его герои путешествуют по России, поневоле знакомясь с ее образом жизни и социальными типами, как задолго до них делали Радищев и Чичиков. Только не надо пылать праведным гневом по поводу того, что российский народ "с воплем восторга" избрал отсидевшего за коммерческое живодерство массажиста Игоря Владимировича — в конце концов, этот же народ при, в общем-то, похожих обстоятельствах избрал другого, причем значительно менее человечного и симпатичного персонажа с тем же самым отчеством. По форме "День выборов" — типично плутовское произведение, набор гэгов из студенческих капустников. (Хотя, конечно, жаль некоторых допущенных неточностей — так принадлежащие ФСО автомобильные номера ЕКХ, наверное, единственное в путинской России, что действительно не продавалось, и олигарх не может пользоваться такой машиной).
Но на пике смеха (когда Путин своим явлением "в кимоно и на горных лыжах" дарует оргазм женщинам деревни, которым не смог до этого помочь даже Шойгу, "как спасатель" залезший "каждой девке в койку", а усмеявшийся зритель находится уже в изнеможении) жанр фильма резко ломается: камера взмывает вверх, покидает надышавшийся конопляным дымом зал и совершенно неожиданно дает эпическую панораму России — от Кремля "до самых до окраин".
Панорамные съемки стилизованы под советские времена — сделанные, в отличие от всего фильма, на "пленке шосткинского объединения "Свема"" с незабвенным коричневатым оттенком, а утренние съемки полупустых центральных улиц просто производят впечатление архивных.
В художественных кругах говорят, что первоначально эта панорама должна была сопровождаться песней "С нами Путин и Христос", но авторы испугались вполне понятных неприятностей и под давлением внутренней цензуры заменили ее на песню "А еще просил казак правды для народа".
Эффект оказался потрясающим: фильм обрел сквозную музыкальную тему, поднимающуюся от угрожающего (при появлении моторизованных казаков) и разгульного (на пьянке с ними) к эпическому звучанию.
Простая замена песни — спасибо цензуре! — превратила забавный видеоряд к журналу "Крокодил" в народный эпос. Казак молится богу "за свободу, за народ", твердо обещая — по контексту песни и видеоряда — именно своей стране: "я тебя не брошу". И ключевые слова песни становятся ключевыми словами всего фильма: "Будет правда на земле — будет и свобода", превращая сборник анекдотов в коллективную молитву о лучшем будущем.
Ключевое слово здесь — правда.
Именно ее отсутствие позволяет героям фильма безнаказанно попирать свободу: ведь без правды даже сама свобода вырождается в свою противоположность, как это было в нашей стране в 90-е годы и как мы видим сквозь призму разнообразных анекдотов фильма. Ради правды мы готовы отказываться от формальной свободы, потому что правда важнее, а свобода имеет смысл именно как способ достижения и постижения правды — точно так же, как демократия имеет смысл не сама по себе, а лишь как один из способов (хотя, безусловно, и самый комфортный для интеллигенции) достижения разумной достойной жизни.
И нам прежде всего нужна именно правда. Ибо только правда — не деньги, не потребление, не права оппозиции и даже не независимые от государства СМИ, а только правда, пусть самая горькая и тяжелая, делает нас свободными.
Так правда делала наших дедов свободными в окопах Сталинграда, о чем написал Виктор Некрасов. И имевший разум и мужество признать эту правду вождь, не найдя в книге упоминания своей августейшей фамилии, дал никому не известному и при этом еще нагло диссидентствующему (хотя таких слов в то время еще не знали) автору премию своего имени.
А чуть раньше Некрасова об этом было сказано в другой книге, и, хоть цитата эта и была злодейски украдена нехорошими "прислужниками империализма" из ЦРУ, приватизировать ее, как приватизировать правду, никому не под силу: "И познаете истину, и истина сделает вас свободными".
Путь к свободе лежит не через богатство, не через суды и митинги и даже не через формальные демократические инструменты — он лежит через правду.
Кто забывает это — теряет и свободу, как теряет ее сегодня западный мир, как потеряла ее образованная и либеральная часть России, обладавшая, в отличие от всего общества, свободой в прошлом десятилетии.
Формализованные до самоотрицания "права человека" у позабывшего правду могут и остаться, а вот свобода — уже нет. И в свете этого совершенно иное звучание приобретает начало фильма, посвященного не только бывшим, но и "будущим" губернаторским выборам.
Не исключаю, что авторы фильма даже не поняли, что они написали. Всласть насмеявшись над язвами демократии, они все же абсолютно на подсознательном уровне убеждены в ее возвращении — и в ее ценности. Морок тяжкого бюрократического бреда и тупого насилия — то, что уже привычно зовут путинским отстоем — спадет (конечно, не волею его верного преемничка), а "сувенирную демократию" мы исправим так, чтобы работала на нас, на Россию, а не на внутренних и зарубежных жуликов, не говоря уже о бандитах.
Исправим.
"Своею собственной рукой" — когда сможем вспомнить, понять и принять ту самую правду, которая и является сутью и содержанием свободы.
Оригинал статьи опубликован на сайте www.ej.ru
