Когда путешествуешь автостопом, скучать на российских дорогах не приходится. Тебе может остановить мировой судья маленького города в Ленобласти, поседевший из-за службы в Афганистане сапер или инструктор МЧС с Дагестана. Жители России откровенны за рулем с малознакомыми туристами; трасса всегда жила своей особенной жизнью. Так познается жизнь провинции — мимо меня проносятся Ярославль, Вологодчина и Приладожье. Уже и не центр, но еще и не север. Я двигаюсь из Подмосковья туда, где снег остается даже летом, стоят многочисленные военные гарнизоны, а летний день не отличается от ночи — в Арктику.
"Урлашов — нормальный был мэр"
На Ярославском вокзале нет скамеек, электричку мне ждать еще полчаса, а за плечами у меня забитый под завязку рюкзак. Поездов много — и я не знаю, к какому пути подойдет сергиево-посадский. В кармане билет на ближайшую станцию и пятьсот рублей. Мой путь закончится в Мурманске, за Полярным кругом. Добравшись туда автостопом, я на недели уйду в тундру и Хибины — это уже горы. Летом в Арктике бывают бураны, и еще местами лежит снег. Пытаюсь забыть жизнь в Москве и надоевшую Среднерусскую равнину. Я напишу много репортажей — автостоп дает мне богатую социологическую пищу. Третий год путешествую по России. Меня подвозили украинские беженцы, бойцы "Новороссии", французская журналистка, бывшие бандиты и множество дальнобойщиков. Русские и алтайцы, таксисты и полицейские, один черкес и даже бывший кагэбэшник.
Подмосковные электрички — это духовка, забитая потными людьми, а состав движется так медленно, что мне приходится, трижды за полтора часа, бегать от контролеров. Наконец станция Бужениново. Как посоветовали мне стопщики с форума "Русский Backpacker", отсюда недалеко до трассы М-8 "Холмогоры". Девять вечера, пару минут голосую и грузинский азербайджанец (их там много) подбрасывает меня на пару километров. И меня сразу берет водитель грузовой "Газели". "Макс", — протягивает мне руку чуть полный молодой мужчина, и добавляет: "До Ярославля довезу".
Максим оказался частником — грузовик был его собственным. Он возвращался из Поволжья: спал и принимал новые заказы прямо в кабине. "Хорошо бы иметь "Газель" с задним сиденьем, там спать удобно, но она на сто тысяч дороже", — вздохнул водитель. "Скоро многие перевозчики на такие, как у меня 2-тонники перейдут из-за "Платона"; так выгодней заказы возить", — предрек Макс перспективы грузоперевозочной отрасли. Разница оплаты рейса фуры и "Газели" небольшая, с учетом расхода топлива — заказ машины из Москвы до Ростова-на-Дону стоит соответственно 50 и 30 тысяч рублей, но первых лишают почти всей прибыли "Платоном".
Мы заговорили о политике. Когда-то, в 2013 году, я работал новостником: приходилось часто компилировать темы про арестованного мэра Ярославля Урлашова. "Как ты к нему относишься?" — вспомнил я про человека, давно забытого нашей оппозиционной тусовкой, поглощенной Майданом и Украиной. "Урлашов нормальный был мэр, хороший мужик, его чаще на стройке видели, чем в кабинете; при нем в Ярике многое отремонтировали, привели в порядок; но он перешел дорогу властям", — ответил Макс. Через две недели Евгения Урлашова приговорят к 12,5 годам лагеря.
Ярославская объездная: я недолго иду пешком между жилым сектором и промзоной, и меня берет парнишка, который забыл на работе мобильный. На Урлашова ему параллельно. Два часа ночи; я встаю у вологодской развилки, начинается дождь, и мне тормозит "ГАЗон Next". В водителе я безошибочно распознаю северянина.
"Я бы "киборгов" своими руками стрелял"
Я не припомню, чтобы мне останавливали москвичи. Жители Подмосковья — да. Москвич же скорее покажет средний палец и обдаст грязью. Иное дело — северяне. Уроженец севера нетороплив, держится без панибратства, старается накормить и обладает внутренней интеллигентностью. Критикуя правительство, он сохраняет патриотизм к отчизне.
"Ты куришь или нет?" — спросил разрешения подымить в собственной машине Константин. У него сухощавая фигура и седые волосы, а ехал он из Костромы в Петербург. Я, смутившись, соврал, что периодически. Первые полчаса были обменом редкими репликами, но потом мы нашли общие темы. Да и, в общем, я пересекал автостопом Костромскую область, осенью ночью спал, замерзая, на остановке перед Костромой, и жил в полумертвой деревне Аносово, где до ближайшего магазина было полсотни километров.
"Кто не хочет работать, тот ноет, как ему плохо у нас, а кто с головой дружит — нормально у них все", — вынес свой вердикт на мой риторический вопрос "как жить в области?" бывший сапер. Костя родился в Коми, служил в УССР и осел в Костроме, где занялся сваркой и перевозками. По службе был у него и Афганистан, где нынешний дальнобойщик поседел в 25 лет. "Страшнее было ногу потерять, чем голову, так?" – вспомнил я слова знакомого писателя-сапера Олега Валецкого, воевавшего в пехоте на стороне сербов Боснии. Константин кивнул головой. После принудительной командировки в Чечню в 1995 году, он покинул армию.
Затем мы заблудились: плохо настроенный навигатор увел водителя с асфальтированного шоссе на сельские грунтовки. Чертыхаясь, через два часа Костя все-таки выбрался на вологодскую дорогу через деревни, зиявшие заброшенными домами.
"Знаешь, хохлы в армии правдами и неправдами выслуживались до прапорской звездочки. Им нравится командовать", — разговор соскочил на Украину. "Я бы старших "киборгов" сам бы перестрелял. Рука бы не дрогнула. По лицам вижу, что служили в СА", – вспомнил Константин известное видео Lifenews с издевательствами комбата "Сомали" Гиви над пленными. Неловкая пауза. В Вологде его грузовик лишился колеса, и мы попрощались.
"Салафиты у нас от Ельцина"
Вологда ничем не примечательный город. Как минимум, еще не северный; впрочем, девушки уже красивее, чем в Москве. Еще я припоминаю, что в нем жил мой знакомый скинхед Женя "Череп" Ясин, проломивший голову азербайджанцу на 6 лет строгого режима. В лагере он подался в блатные, сидел в СУСе, а после освобождения подрался в Петербурге с гопниками, одного из которых искалечил. Суд даст, вероятно, ему большой срок.
На выезде я пересекаюсь с Колей. На нем "гоночный" комбинезон, — как ему не жарко в нем? Он из "Петербургской лиги автостопа" Алексея Ворова и спешит в казахстанский Алтай. Коля голосует целым театральным представлением. Успешно.
У меня от Вологды два варианта: проехать на карельский город Медвежьегорск или минуя Череповец, по А-114 выйти на Ленобласть и трассу "Кола". Мне интересно пройти первым, глухим маршрутом. Впрочем, легковушка уходит на Череповец; за рулем Ахмед — инструктор МЧС, родом из Дербента: "Наш город — древнейший в России, 5000 лет ему; но после присоединения Крыма ему скинули возраст".
Я был в Дагестане перед школой, по путевке с матерью в санатории на берегу Каспийского моря. Тепло и приятное море. Потом грянула Чечня и дагестанские курорты опустели. "Сейчас заполнились — народ из Астрахани отдыхает; местная война с салафитами пляжей не касается", – заинтриговал меня МЧСовец, покинувший продуваемый холодными ветрами Дербент после армии. "В Череповце хорошо, но я бы, конечно, хотел в Дербенте в своем доме жить, бизнес открыть. Но там слишком много зависишь от иерархии", – вздохнул он.
ДАИШ не дает мне покоя. ВКонтакте я нашел десятки дагестанцев, воюющих за Халифат, с одним даже переписывался. "За границу уехали сотни дагестанцев, и множество хочет; но таких принимают спецслужбы накануне отъезда. Молодежь, в основном. ИГИЛ для них — билет в один конец. Проповедники у салафитов умелые", – объясняет собеседник. "А так власти это дело и контролируют. Салафитов легализовали при Ельцине, а потом стали с ними бороться. Еще их используют в криминальных разборках кланы", – добавляет Ахмед.
Разговор сам по себе перетекает в межнациональные отношения: "Терские казаки поначалу из Дагестана переселялись, но теперь стали возвращаться. Один мой друг-терец вот переехал на Кубань, а русские его чуркой называют". Еще Ахмед констатирует, что представители дагестанской диаспоры часто ведут себя нагло, а у русских он не видит этносолидарности и традиций. "А знаешь, я негров как-то не люблю. Ох, как бесит, когда русские или дагестанские девушки с черными встречаются!" – вдруг вставляет он.
МЧС — военизированная структура. Ее люди официально заходили на Донбасс с гуманитарными конвоями. Неофициальные слухи дагестанец с улыбкой не комментирует, но беженцев с Донбасса он не уважает: "У них война, а их мужчины бегут. Если в Череповце что-то начнется, за свой город я за оружие возьмусь, он мне – Родина!".
Что в рюкзаке
Новички путешествуют автостоп днем — на ночь они судорожно разыскивают вписку в городе, где их пустят в душ и положат спать, или ставят палатку. Я не вижу смысла искать компанию у незнакомых людей и вместо тысячи в сутки покрывать за день каких-то 600 километров. Только завтра я поставлю палатку у живописной карельской реки Сегежа. Семьсот километров до него я проходил уже сонным.
Ахмед скрылся за поворотом, я же прошел километр под жарой в поисках хорошей позиции для голосования — места, где сможет сбавить скорость, как легковушка, так и фура. Плохо сделанный отечественный рюкзак "Эдельвейс" давит на плечи — 35 килограммов, а застежка ("трезубец") на поясе часто расстегивается. Я ругаю матом фирму, обшивающую военных — ССО. Российская продукция для туристов, как правило, ужасное дерьмо.
Что в рюкзаке? Анорак, флиска, — прости, господи! — толстовка с руной "волчий крюк", а также BDU-брюки и подштанники, пара футболок, арафатка, перчатки и горные кроссовки. Плюс итальянский армейский спальный мешок с хранения (по-дешевке, за 2000 рублей), просторная для одного человека палатка с распродажи из "Декатлона" (почти 4 килограмма), солдатский котелок (удобно), толстая пенка и надувная подушка. Мой мозг будут питывать три книги: странного писателя-автостопщика Антона Кротова, биолога и путешественника Владимира Динеца и "Украина трех революций" Аглаи Топоровой. В прошлые вояжи я читал Лимонова, Марину Ахмедову, историю ногайцев и про БОРН. Еще зачем-то всегда я беру ноутбук, который впервые в дороге разобью.
Но треть веса — это консервы, шоколадки, печенье и разные изыски как сушеные финики и соленый арахис. Летом у меня ограничен бюджет. Дешевле везти все это с собой, чем брать в Мурманске.
На трассе торчат мальчик и девочка с дредами. Они стопят до попсовой Териберки — "посмотреть горы". Жалуются, что застряли на полтора часа. Ухожу, чтобы им не мешать. Поливаю лицо водой, обмываю ноги и меняю запревшие носки. Футболка уже плохо пахнет, но переодевание не состоится — дальнобойщик сам паркуется и сокращает мне путь на 150 километров, до поворота на Чагоды.
Поморские мотивы
К впадающим в сон автостопщикам водители толерантны. Часто я слышу: "Да ты не парься, покемарь!". Так что два часа пролетают мигом. Пока я как болванчик мотаюсь в кресле, природа меняется на северную: смешанный лес отступает, доминируют сосны, мелькают поляны белого мха, а вдоль трассы А-114 продают голубику. "Большинство заводов у нас стоит, вот лес и кормит людей", — комментирует водитель. Зимой, в окрестные с его Чагодой деревушки приходят волки и рвут собак.
Пригород Сазоново: я пытаюсь поймать попутку минут десять, и вот, удача! — парень из Архангельска возвращается в Санкт-Петербург. Мне с ним 220 километров почти до Новой Ладоги, где милая сердцу автодорога М-18 "Кола" забирает круто на север.
На Дмитрии я распознаю трекинговые кроссовки "Salomon". У них лучшая в мире ортопедическая стелька, они безумно удобные, но такие я убиваю за два-три месяца, возвращая по двухлетней гарантии. Тема для приятной беседы — о туристической снаряге.
Архангельск и 29-ый регион еще непознанная земля для меня. "Я не хочу жить в Питере — вроде и зарплата и перспективы, но мегаполис давит. Машины, люди, уйти отдохнуть некуда. Но жене Архангельск не нравится", — ностальгирует помор Дмитрий о родном крае. Там он мог запросто встать зимой на лыжи или пройтись в лес. И там он хочет построить дом. Я часто встречаю русских из Сибири и Севера, у которых мегаполис вызывает депрессию и омерзение. Сам такой, правда, не из русских.
Поморов я встречал несколько раз. Это всегда были приятные и культурные люди. Некоторые считают, что они сохранили архетип Киевской и Новгородской Руси. Множество поморов давно покинули Архангельскую область: некогда густонаселенная она потеряла половину жителей за 20-ый век из-за миграции. "Лес дорубают, рыболовство в кризисе и замучено инспекциями, но Архангельск растет", — говорит Дмитрий. Еще в областном центре "неизвестные" сжигают деревянные дома, сектор которых огромен в Архангельске: "Питерские застройщики к нам пришли — строят многоэтажки по своим расценкам. Они и жгут. Бывает, прямо с людьми. Моя сестра живет: половина дома сгорела, а во второй — люди так и остались. Чиновники не признали строение аварийным".
"Да я, в принципе, и есть судья"
Ленобласть, Сясьстрой — смешная топонимика города происходит от реки Сясь и эпохальных советских строек. Я застрял уже как полтора часа. Солнце печет: наверное, за тридцать. Сменных футболок уже нет. Но вскоре мне остановит судья. Кого я только не застопливал: казачку-полицейского на Кубани со свастикой на шее и Молотом Тора в салоне, гаишника на Кольском полуострове, едущих на разборки "честных предпринимателей" в Горном Алтае. Теперь и судью.
Женщины подвозят редко. В легковушке, на первый взгляд, молодая особа, лет — чуть за 20. Одета водитель немного гламурно: "Обычно я попутчиков не беру, вы первый, я в ресторан еду". Пока прихожу в себя после жары, ей звонят, и она привычным для моего уха уголовно-процессуальным языком наставляет собеседника, как оформить протокол. "Вы, наверное, работаете секретарем в суде?" — закидываю удочки я, и слышу то, что приводит меня в растерянность: "Да нет, я и есть судья". Думаю, что девушка шутит: "А вы не слишком молоды?" — но ей, оказывается, уже 35 лет. "Я хотела стать судьей еще в школе. Поехала в Питер, выучилась на юриста — теперь нет времени даже мужа найти!" — похвалила себя она. У меня чешется поднять тему, что в России оправдательный приговор — один из 300! Но мой драматический тон и вопрос: "А скольких людей вы лишили свободы?" нивелируются разъяснением, что моя собеседница — мировой судья.
Впрочем, нескольких человек она посадила: "Я не хотела, но по закону пришлось. Ребята алименты не платили, вот и заменили им наказание на реальное. На два-три месяца, больше не даю". Я вздохнул с облегчением. В Сясьстрое, по мнению судьи, игнорирования алиментов ожидаемы: "Работы мало, физически работать ленятся ребята или ждут, когда им не 20 тысяч в месяц предложат, а в разы больше, за красивые глаза. Но на выпивку они всегда найдут. Не понимают, что если ребенка сделали, то его и девушку содержать надо".
Потом мы почти доехали до Карелии, в ресторан она не пошла: рассказала, как мечтала подняться на Эльбрус, но немного не дошла до вершины; и мы попрощались у поворота на Лодейное Поле. Я встал за рекой Свирь — дальше меня ждал настоящий Север.
